Табакерка из Багомбо
Шрифт:
— Стало быть, он из тех людей, что нашли себе пристанище в армии, — проговорила почтмейстерша. — Да, теперь и я его вспомнила — худой был парнишка, но выносливый и упорный. Его семейство никогда не получало почты, да и в церковь наведывалось нечасто — вот почему они совершенно вылетели у меня из головы. Вечные бродяги. Джордж был, кажется, ровесником твоего брата, Энни.
— Да, верно. Только я в те дни неотвязно таскалась за своим братцем, а Джордж Пефко не имел никаких дел с его компанией. Эти Пефко всегда держались на отшибе.
— Но
— Я сейчас припомнила кое–что еще, — сказала Энни. — Кажется, в его честь назвали площадь.
— Площадь? — переспросил Дюран.
— Ну, это не совсем площадь… просто так называется, — пояснила Энни. — Когда уроженец здешних мест погибает на войне, город называет что–нибудь его именем — перекресток, улицу и тому подобное. И ставит памятную доску с его именем. По–моему, в честь вашего друга назвали тот треугольный скверик, что возле самой пристани.
— В наши дни их столько, что и не упомнишь, — пробормотала почтмейстерша.
— Не хотите посмотреть на этот скверик? — спросила Энни. — Я с охотой вам все покажу.
— То есть, памятную доску? — отозвался Дюран. — Не стоит. — Он потер руки. — Скажите лучше, где здесь поблизости имеется хороший ресторан, с баром?
— После пятнадцатого июня — на каждом шагу, — сказала почтмейстерша, — но сейчас все рестораны закрыты. В аптеке можно купить сандвич.
— Нет, — сказал Дюран, — уж лучше я отправлюсь дальше.
— Послушайте, — вмешалась Энни, — раз уж вы все равно оказались в нашем городе, вам непременно нужно дождаться парада.
— После семнадцати лет в армии мне только этого развлечения не хватало, — проворчал Дюран. — Какого еще парада?
— В честь Дня Памяти, — пояснила Энни.
— А я думал, День Памяти завтра.
— Дети пройдут парадом сегодня. Завтра школа закрыта. — Энни улыбнулась. — Боюсь, майор, вам так или иначе, но придется перенести еще один парад. Они уже идут.
Дюран вялой походкой вышел вслед за ней на улицу. Здесь уже был слышен оркестр, хотя сами участники парада еще не появились.
— Они идут от одного сквера к другому, — пояснила Энни. — Нам, пожалуй, стоит подождать их в скверике Джорджа.
— Как скажете, — равнодушно отозвался Дюран. — Там, по крайней мере, рукой подать до пристани, где стоит мой катер.
И они пошли вниз по улице — к пристани и «Веселому Роджеру».
— За скверами прилежно ухаживают, — заметила Энни.
— Как всегда, — отозвался Дюран, — как всегда.
— Вы спешите еще куда–нибудь?
— Я? — с горечью переспросил он. — Я? Меня никто и нигде не ждет.
— Понимаю, — опешив, пробормотала Энни. — Извините.
— Это не ваша вина.
— То есть?
— Я армейский служака — такой же, как и Джордж. Лучше бы меня пристрелили, а потом поставили памятную
— А вот и сквер, — негромко сказала Энни.
— Где? А… вижу.
Сквер имени Джорджа Пефко представлял собой треугольник травы шириной в десять футов, рассеченный пешеходной дорожкой. В центре его лежал плоский камень, на котором была прикреплена металлическая памятная доска, такая маленькая, что ее легко было не заметить.
— Мемориальный сквер Джорджа Пефко, — проговорил Дюран. — Бог ты мой, хотел бы я знать, что сказал бы об этом сам Джордж.
— Ему бы, наверное, понравилось, — робко предположила Энни.
— Да он бы помер со смеху.
— Не вижу, над чем здесь смеяться.
— Не над чем, конечно, если не считать того, что все это показуха. Кому нужен Джордж? Кто о нем помнит? Просто уж таков людской обычай — ставить в честь погибших памятные доски.
Оркестр был уже виден — восемь подростков, шагавших вразнобой, огибали угол с самоуверенным, гордым и нескладным шумом, который сами они считали музыкой.
Перед ними ехал городской полицейский, растолстевший от безделья, истый представитель власти — куртка, краги, пистолет, наручники, дубинка и портупея. Словно не замечая, как дымит и кашляет его мотоцикл, он с горделивым видом медленно выписывал вензеля перед шагающей колонной.
За оркестром плыло, словно само по себе, лиловое облако. Школьники несли букеты сирени. Вдоль колонны шагали учителя, строгие и суровые, точно методистские пасторы, звучали их команды.
— Сирень в этом году успела расцвести в срок, — заметила Энни. — Такое случается не всегда.
— Вот как? — безразлично отозвался Дюран.
Учитель дунул в свисток. Колонна остановилась, и Дюран вдруг обнаружил, что прямо на него шагает, высоко поднимая колени, с десяток ребятишек. Глаза их округлились от сознания важности момента, в руках лиловели охапки сирени.
Дюран посторонился.
Фальшиво пропел горн.
Ребятишки положили цветы к подножию памятной доски Мемориального сквера Джорджа Пефко.
— Правда, замечательно? — прошептала Энни.
— Угу, — ответил Дюран. — Тут и каменная статуя разрыдается. Вот только, что все это значит?
— Том, — окликнула Энни мальчика, только что положившего цветы к памятной доске. — Том, зачем ты сделал это?
Мальчик с виноватым видом оглянулся.
— А что я такого сделал?
— Положил здесь цветы, — пояснила Энни.
— Скажи, что отдал дань почтения храброму воину, который отдал свою жизнь за всех нас, — шепотом подсказала учительница.
Том непонимающе глянул на нее, затем на цветы.
— Так ты знаешь, зачем это сделал? — не отступала Энни.
— Да, знаю, — наконец ответил Том. — Этот человек погиб на войне, чтобы мы жили свободными. И мы приносим ему в благодарность эти цветы, потому что это хороший поступок. — Он поднял глаза на Энни, явно удивленный, что она задала такой вопрос. — Это все знают.