Табакерка из Багомбо
Шрифт:
Дом и место работы Отто находились в тридцати милях от города, в каких–то совершенно диких зарослях у водопада. Издали сооружение напоминало спичечный коробок, опирающийся на шпульку. Верхний этаж этого «коробка» был весь застеклен, а нижний, или «шпулька», представлял собой кирпичный цилиндр без окон.
Приехав, я обнаружил у дома, на стоянке для гостей, еще четыре машины. Очевидно, вечеринка была в самом разгаре. Я несколько раз обошел дом, пытаясь отыскать вход, как вдруг услышал, как кто–то стучит по стеклу. Звук доносился сверху. Я поднял
Высокая и стройная, с хорошо развитой крепкой фигурой, которую плотно облегало трико в черно–белую полоску. Волосы выкрашены в серебряный цвет и слегка оттенены голубоватым. Идеальный овал бледного лица, на нем сверкают огромные зеленые глазища, оттененные дугообразными черными бровями. В ухе одна серьга — в виде эдакого варварского золотого обруча. Она делала рукой спиралеобразные движения, и тут до меня наконец дошло, что для того, чтобы попасть в дом, я должен подняться по спиралеобразной лесенке, огибающей кирпичный цилиндр.
С лестницы я перешел на узенький парапет, тянувшийся вдоль стеклянной стены. Высоченный и очень подвижный мужчина лет тридцати с хвостиком раздвинул стеклянные панели и впустил меня в дом. На нем был нейлоновый комбинезон цвета лаванды и сандалии на босу ногу. Он явно нервничал, а глубоко посаженые глаза смотрели устало.
— Мистер Краммбейн? — осведомился я.
— Кто ж еще, по–вашему? — ответил Отто. — А вы, должно быть, тот самый маг и волшебник по части финансов? Давайте пройдем ко мне в мастерскую, там нам никто не будет мешать. А позже, — он обернулся к женщине, — ты присоединишься к нам за выпивкой.
Мастерская располагалась в самой сердцевине кирпичного цилиндра, и мы попали туда по другой винтообразной лесенке. Окон в помещении не было. Освещение искусственное.
— Наверное, самый современный дом, какой я только видел в жизни, — заметил я.
— Современный? — вскинул брови Отто. — Да он лет на двадцать отстает от времени. Но это лучшее, на что было способно мое воображение. Впрочем, все остальное вокруг отстает лет на сто, если не больше. Вот почему все мы потеряли покой, только и знаем, что бегать по психиатрам. Разрушенные семьи, войны… Мы не научились моделировать нашу жизнь в соответствии с новыми требованиями. Жизнь то и дело вступает в противоречие со временем. Да достаточно взглянуть, как вы одеты! Эти оттенки были в моде в 1910. А сейчас на дворе 1954.
— Может, и так, — ответил я. — Но я одет в соответствии со своей главной задачей. Помогать людям управляться с деньгами.
— Вас душат традиции, — заметил Отто. — Почему бы не сказать себе: «Я хочу строить жизнь для себя, для своего времени и собираюсь превратить ее в произведение искусства»? Ведь ваша жизнь произведением искусства не является, она напоминает третьесортную каминную полку викторианской эпохи, где вперемежку свалена всякая разношерстная ерунда: старая коллекция морских раковин, резных слоников ручной работы и тому подобное.
— Согласен, —
— Но почему бы не смоделировать свою жизнь по образу и подобию, ну, допустим, вот этого финского графина? — сказал Отто. — Чистые гармоничные формы, весь так и светится изнутри, и еще в нем живут упоительная прохлада и самая сладкая на свете истина. Как в Фэллолин.
— Как–нибудь попытаюсь, — ответил я. — Но пока что вопрос стоит для меня так: надо удержаться на плаву. А кстати, что это такое, фэллолин? Какое–нибудь новое сверхпрочное волокно?
— Моя жена, — ответил Отто. — Ее трудно не заметить.
— А, та дама в трико! — воскликнул я.
— Доводилось ли вам видеть женщину более соответствующую окружающей ее обстановке? Женщину, казалось, специально сконструированную для современной жизни? — спросил Отто. — Редкостная вещь, доложу я вам. Меня навещали здесь самые разные знаменитые красотки, но Фэллолин единственная, кто не выглядит тут предметом мебели выпуска 1920–ых.
— И как давно вы женаты? — осведомился я.
— Как раз сейчас, наверху, отмечается ровно месяц этого благословенного богом брака, — ответил Отто. — Медовый, так сказать, месяц, который никогда не кончится.
— Поздравляю, — сказал я. — А теперь самое время перейти к вашим финансовым проблемам…
— Только обещайте мне одну вещь, — сказал он. — Уберите это мрачное выражение лица. Я не способен работать, если меня погружают в депрессию. Любая мелочь способна вывести из себя, к примеру, ваш галстук. Он меня дико раздражает. Я не в состоянии мыслить продуктивно, глядя на этот ваш галстук. Не будете ли столь добры снять его, а? Ваш цвет — лимонно–желтый, а не этот, совершенно ужасный, темно–бордовый.
Примерно полчаса спустя, уже без галстука, я чувствовал себя человеком, пробирающимся через городскую свалку: среди дымящихся резиновых покрышек, ржавых пружин от кроватей и гор пустых жестянок. Ибо такова, фигурально выражаясь, была картина состояния финансовых дел Отто Краммбейна. Он не вел никаких записей, покупал все подряд, что завораживало его воображение, не считаясь с ценой. У него скопились целые горы счетов из модных магазинов города на оплату нарядов для Фэллолин. И ни цента сбережений — ни в банке на текущем счету, ни в виде страховки, ни акций или, там, облигаций.
— Знаете, — сказал Отто, — вы меня просто пугаете. Я не хочу в тюрьму. Я ведь не нарочно, я не имел в виду ничего дурного. Спасибо за урок, я все понял и обещаю, что сделаю так, как вы скажете. Все, что угодно! Только не ввергайте меня в депрессию!
— Если вы еще способны шутить на эту тему, — заметил я, — то уж мне тем более сам бог велел. Первое, что нам надобно сделать, это срочно спасать вас от самого себя. И этим займусь я. То есть, займусь вашими доходами. Буду выдавать вам месячное содержание, а остальные денежки постараюсь разместить самым наилучшим образом.