Табакерка Робеспьера
Шрифт:
Воронов подошел к этому могучему старцу, спросил, сколько он хочет за Робеспьера. И тут все впечатление от старика полностью переменилось. Он открыл рот, в котором торчали несколько чудом уцелевших черных зубов, и прошамкал:
– Какого такого Беспьера?
– Ну, вот за этот бюст?
– А, за этого мужика? Да дай на бутылку, и ладно! Я его хотел на металл сдать, да Зинка мне говорит, что здесь могут больше дать. Так вот, с утра стою, а хоть бы одна зараза приценилась!
– А где же вы его взяли-то, дедушка? – поинтересовался Леонид Платонович.
– Да где же еще?
Почувствовав интерес к своей персоне, могучий старик оживился и разговорился:
– Вот ты, парень, думаешь, я всю жизнь по помойкам шлялся? Нет, это только теперь, после девяносто третьего года! Раньше-то я большим человеком был, во вневедомственной охране работал! Форма у меня была, наган в кобуре. Стоял я на вахте, на самом что ни на есть секретном заводе, следил, чтобы все только по пропускам ходили. Так и написано было над вертушкой: «Предъяви пропуск в развернутом виде!» Все меня боялись, даже начальники! Ежели кто опаздывает – так и лебезит передо мной: пропусти, Варфоломеич! Это меня так звали, Марлен Варфоломеевич. А я погляжу и подумаю – кого пропустить, а кого нет... Так что бери этого мужика, а не то пойду на металл его сдам, надоело тут торчать...
Леонид Платонович утратил интерес к могучему старцу, заплатил ему и забрал бюст Робеспьера.
– И что самое интересное, – закончил Воронов свой рассказ, – как только я купил этот бюст, работа над статьей пошла гораздо лучше. Вообще мне стало куда лучше работаться, когда он появился у меня в доме. Мне в голову стали приходить свежие, неожиданные мысли... Иногда мне даже кажется, что сам Робеспьер подсказывает мне их! Правда, я так и не могу отгадать самую главную загадку Робеспьера – что же с ним случилось, чему он обязан своей необыкновенной популярностью... хотя, наверное, это вам неинтересно? – спохватился он.
– Да нет, почему же... – пробормотала Вероника, – это все говорит о вашей увлеченности профессией...
Воронов вспомнил, что она журналистка, и заговорил более напряженно:
– Да, знаете, я так привык к этому бюсту, что, когда он отсутствовал – я относил его почистить, – я чувствовал, что мне чего-то не хватает... Но, наверное, об этом писать не стоит...
Вероника достала камеру и сделала несколько снимков комнаты. Потом щелкнула Воронова. Он смущался и делал напряженное несчастное лицо.
– Я плохо получаюсь на фотографиях, – вздыхал он.
– Простите, Леонид Платонович, – самым светским тоном проговорила Вероника. – Нельзя ли попросить у вас чашку чаю? Что-то у меня во рту пересохло... И я сделаю несколько снимков, получится неофициально, за чашкой чаю...
– Чая? – переспросил Воронов с привычным испугом. – Ах, ну да, конечно, как же я сам не подумал... я плохой хозяин... Ну ладно, я попробую, может быть, еще успею...
«Сейчас-то он чего боится? – подумала Вероника. – Вроде бы ту тетку, Чумовую, я нейтрализовала на время... Что он за человек? В собственной комнате трясется, как заяц под кустом!»
Воронов
Едва дверь за хозяином закрылась, Вероника бросилась к бронзовому Робеспьеру.
Она только для того и попросила у Воронова чаю, чтобы остаться один на один с этой скульптурой.
Поспешно достав из своей сумки бронзовый пентакль, она повернула бюст и приложила пятиугольник к свободному месту.
Хотя бронзовая звезда была точь-в-точь такой же, как остальные пятиугольники, украшавшие подставку бюста, и точно совпадала с выемкой на этой подставке, она никак не хотела вставать на место.
Вероника нажала изо всех сил, потом ударила по пентаклю ручкой подвернувшегося ножа для разрезания бумаг.
Раздался негромкий щелчок, и бронзовая звезда встала на свое место, как влитая.
И одновременно на другой стороне основания пирамиды открылась маленькая квадратная дверца, за которой Вероника увидела крошечную замочную скважину.
Наверняка это была скважина, к которой подойдет найденный ею в табакерке ключик!
Вероника потянулась к табакерке, чтобы достать оттуда ключ...
Но в это самое мгновение у нее за спиной заскрипела открывавшаяся дверь.
Вероника торопливо отодвинула бронзовый бюст на другой конец стола, задвинула его стопкой книг и отскочила в сторону, делая вид, что увлеченно разглядывает старинную гравюру, изображавшую оратора в напудренном парике – может быть, того же Робеспьера.
В комнату вошел Леонид Платонович. В руке у него был чайник, наполненный водой, на лице – странное, какое-то обреченное выражение.
– Он приехал... – проговорил Воронов едва ли не с отчаянием. – Ну, может, все еще обойдется... Давайте пить чай...
Но в голосе его не было уверенности, а только покорность судьбе.
– Приехал? Кто приехал? – удивленно переспросила Вероника.
– Григорий Ломакин! – едва слышно ответил Воронов. – Наш третий сосед!
– Вы же говорили, что с ним почти не бывает проблем?
– Почти! – подтвердил Леонид Платонович. – С ним действительно почти не бывает проблем, потому что он почти не бывает дома. Он почти все время находится в плавании. Но когда он возвращается... Вы знаете, что бывает, когда возвращаются моряки...
Воронов не закончил фразу, настороженно прислушиваясь к доносившимся из коридора звукам.
Там вроде бы было тихо, и он приободрился:
– Ну что ж, давайте пить чай! Возможно, мы успеем договорить...
«Мне бы успеть разобраться с чертовым бюстом, – раздраженно подумала Вероника, – надо же, и растяпа он такой, и мямля, а никак с ним не управиться...»
Из того же буфета появились красивые синие с золотом чашки – как видно, Воронов решил принять журналистку по высшему разряду. Часть письменного стола была расчищена, Леонид Платонович довольно ловко накрыл на освободившемся месте чай и пригласил Веронику к столу. Вдруг в самый последний момент он спохватился: