Table-Talks на Ордынке
Шрифт:
Дело было летом, в самую жару. Пароход стоял у причала то ли в Саратове, то ли в Самаре. В знойный полдень Кольцов лежал обнаженный в своей каюте, а Рыков пребывал в подобном положении в соседней. Окна, разумеется, были открыты.
Вдруг послышались шаги, и к Кольцову постучался помощник капитана.
— Пришел сотрудник местной газеты, — объяснил он, — хочет взять интервью у председателя Совнаркома.
Так как это программой поездки не предусматривалось, Кольцов сказал:
— Дай ему два раза по шее… И вдруг из соседней каюты послышался голос
— Один раз — достаточно.
Кольцов в свое время возглавлял целое объединение печатных изданий «Жургаз». Там устраивались званные вечера, куда приглашались знаменитости. Никаких кулис не было, все гости — в зрительном зале. И вот ведущий объявляет:
— Дорогие друзья! Среди нас присутствует замечательный пианист Эмиль Гилельс. Попросим его сыграть…
Раздаются аплодисменты, Гилельс встает со своего места, поднимается на эстраду и садится за рояль.
Затем ведущий говорит:
— Среди нас присутствует Иван Семенович Козловский. Попросим его спеть…
И так далее…
И вот во время какой-то паузы с места вскочил пьяный Валентин Катаев и провозгласил:
— Дорогие друзья! Среди нас присутствует начальник главреперткома товарищ Волин. Попросим его что-нибудь запретить…
Раздался смех и аплодисменты, а обидчивый цензор демонстративно покинул зал.
Катаев с юности был дружен с Юрием Олешей. В тридцатые годы они были знаменитые и богатые писатели. Как-то, гуляючи по улице Горького, они познакомились с двумя барышнями и ради развлечения пригласили их в ресторан «Арагви».
Там обоих писателей прекрасно знали, приняли с почетом и предоставили отдельный кабинет. Они заказали шампанского и ананасов. Катаев вылил две бутылки шипучего в хрустальную вазу и стал резать туда ананасы.
Одна из барышень сделала ему замечание?
— Что же это вы хулиганничаете?.. Что же это вы кабачки в вино крошите?..
В те годы Юрий Олеша сидел в своем любимом кафе «Националь» в компании друзей-литераторов. А за другим столиком, поодаль сидели еще два писателя и о чем-то очень горячо спорили. Один из сидящих с Олешей сказал:
— Вот эти двое — самые глупые среди нас. Это всем известно. И вот они ссорятся, спорят… Интересно, о чем?
Олеша тут же сказал:
— Они сейчас выясняют, кто глупее — Байрон или Гете… Ведь у них свой счет, с обратной стороны.
Будучи в Ленинграде Олеша подписал договор с местным отделением Детиздата. Он получил аванс и покинул издательство в 12 дня. А в 3 часа пополудни Юрий Карлович позвонил в Детиздат и потребовал к телефону директора.
Тот взял трубку.
— Я вас слушаю.
— Я подписал с вами договор. Требую внести в него поправки!
— Какие поправки? — встревожился директор.
— Читаю по прежнему тексту:. «Детиздат в лице директора — с одной стороны… и Юрий Карлович Олеша, в дальнейшем именуемый „автор“…» Вот это надо изменить!.. — Как изменить? Зачем?..
— А вот так: «…в дальнейшем именуемый Юра…». «Юра обязан»… «Издательство выплачивает Юре…», «Юра не в праве…»
Олеша говорил:
— В
Будучи в Одессе Олеша лежал на подоконнике своего номера в гостинице. По улице шел старый еврей, торгующий газетами.
— Эй, газеты! — закричал Юрий Карлович со второго этажа.
Еврей поднял голову и спросил:
— Это откуда вы высовываетесь?
— Старик! — сказал Олеша, — я высовываюсь из вечности.
Когда пьеса «Дни Турбиных» с огромным успехом шла в Художественном театре, Булгакова одолевали всякого рода попрошайки, полагая, что теперь он стал миллионером. Вот записанный Ардовым рассказ Михаила Афанасьевича:
— Во время самого сладкого утреннего сна у меня затрещал телефон. Я вскочил с постели, босиком добежал до аппарата, снял трубку. Хриплый мужской голос заговорил:
— Товарищ Булгаков, мы с вами незнакомы, но, надеюсь, это не помешает вам оказать услугу… Вообразите: только что, выходя из пивной, я потерял свои очки в золотой оправе! Я буквально ослеп! При моей близорукости… Думаю, для вас не составит большого урона дать мне сто рублей на новые окуляры?..
Я в ярости бросил трубку на рычаг, — говорил Булгаков, — Вернулся в постель, но не успел глаза сомкнуть, как новый звонок. Опять встаю, беру трубку. Тот же голос вопрошает:
— Ну, если не с золотой оправой, то на простые очки-то можете?..
Ардов рассказывал:
— Однажды Евгений Петров пошутил по моему адресу. Я был у него в гостях и позволил себе за столом прибегнуть к весьма крутому выражению. И тогда хозяин заметил:
— Витя, если бы вы сказали такое на обеде у леди Галифакс, то лорд Галифакс уронил бы монокль в борщ…
Илья Ильф говорил:
— Я открыл такую закономерность. Если журналисты стоят в редакционном коридоре, курят и беседуют на приличную тему, никаких женщин никогда рядом не бывает. Но стоит кому-нибудь сказать хоть одно непристойное слово, мимо непременно пробегает какая-нибудь машинисточка или секретарша… Если выразиться покрепче, тут уже появится женщина посолидней… А когда я, говорил Ильф, — в коридоре газеты «Труд» разразился длиннейшим матерным монологом, открылась дверь и передо мной появилась руководительница международного женского движения Клара Цеткин.
И Ардов подтверждал, что такой факт был.
Ильф и Петров были в Вене. Там их возили по городу и показывали достопримечательности. В частности продемонстрировали один из дворцов и объяснили:
— Это — особняк Ротшильда. Петров, привыкший к реальностям послереволюционной России, спросил:
— А что здесь теперь?
— Как что? — удивились австрийцы. — Здесь живет Ротшильд.
Ильф и Петров были в числе литераторов, посланных из Москвы на смычку железной дороги под названием «Турксиб». (Это описано в романе «Золотой теленок»). Вместе с ними был писатель Эммануил Герман, который публиковался под псевдонимом Эмиль Кроткий.