Таёжные рассказы
Шрифт:
И тут откуда-то со стороны навстречу разбойницам взмыл петушок. Сердито нахохленный, он стремительно ринулся на противника. Миша невольно расхохотался: две большие чайки, не выдержав яростной атаки маленького петушка, поспешно улетели к морю.
Вскоре в гнезде появились птенцы. Теперь куропатке приходилось в поисках пищи часто отлучаться от своего многочисленного семейства. А белый петушок по-прежнему почти не появлялся у гнезда, отсиживаясь среди заросших карликовыми кустами кочек.
Мишу очень удивляло, что самец так долго не меняет зимнего наряда. Может быть, петушок поэтому
А найти его было очень легко. Остатки снега давно растаяли, тундра стала серо-зелёной, и как петушок ни старался укрываться в укромных местах, белые перья выдавали его с головой.
Как-то в ветреный день, закончив запись метеорологических наблюдений, Миша по привычке направился в ту сторону, где было гнездо куропаток. Но, сделав несколько шагов, он в изумлении остановился. С петушком творилось что-то неладное.
Он, словно подбитый, шумно порхал над самой землёй, иногда садился на кочки и тут же снова поднимался в воздух. Однако в его суетливом, казалось, бестолковом полёте можно было заметить явное стремление удалиться в сторону от гнезда.
«Кого-то отводит», — догадался Миша.
И верно, из-за кочек выпрыгнул песец и бросился вслед за петушком.
А петушка, казалось, совсем оставили силы. Он порхал перед самым носом своего врага. Песец несколько раз почти схватывал его, однако проворная птица ловко увёртывалась и улетала дальше.
Внезапно рванул сильный порыв ветра. Это было как раз в тот момент, когда петушок взмыл перед пастью врага с земли. Птицу крутнуло, бросило назад, песец прыгнул к ней навстречу, и ветер понёс над тундрой белые пёрышки…
Через минуту песец исчез со своей добычей среди камней.
— Подвёл беднягу зимний наряд! — вздохнул Миша. — Будь петушок серым, песец его, пожалуй, и не заметил бы. Странно: почему самцы меняют зимнее оперение почти на месяц позже, чем самка?
Этот вопрос заинтересовал Мишу, и он спросил об этом Василия Семёновича. Учёный подумал и ответил:
— Тут, по — моему, две причины. Петушки на яйцах не сидят, значит, во время гнездования защитная окраска им менее, необходима, чем курочкам. Вернее, совсем не нужна…
— Почему? — удивился Миша. — Ведь они гибнут из-за своих белых перьев! Вот и мой петушок…
— Он попался в зубы песцу, — продолжал Василий Семёнович. — Но его семья осталась цела. И только из-за того, что песец заметил его первого. Получается, что белая окраска петушка сыграла для птенцов большую роль…
— Да-а, выходит, так… — задумчиво проговорил Миша. — Он погиб ради жизни своих детей.
Отцовский урок
— Привал! — объявил мой проводник Иван Тульчин.
Он с видимым удовольствием снял с плеч увесистую котомку и бросил её на землю.
Впрочем, я сказал не совсем точно. Земли вокруг нас не было ни горсти. Мы стояли среди тундры, и во все стороны от нас тянулись лужицы, мох, скрюченные кустики, кочки. Зыбкий тундровый
Обрадовавшись давно ожидаемой остановке, я тоже снял рюкзак и осмотрелся по сторонам. Впереди, в десятке шагов от нас, тихонько звенел ручей. Сбегая с еле приметной возвышенности, он терялся среди бесчисленных лужиц и озёр. А дальше, насколько хватало глаз, тянулась всё та же плоская низменность, без единого холмика и бугорка.
Выбрав сухое место, Тульчин разжёг походную спиртовку и занялся приготовлением обеда. Я начал делать очередную запись в путевом дневнике.
В тундре было тихо. Стояла середина лета, и птицы уже не пели своих песен. Только назойливо жужжал гнус, тучами носящийся в воздухе. Но в тундре человек так привыкает к этому непрерывному жужжанью, что перестаёт его замечать.
Сидя на высокой кочке, я опустил на лицо сетку от комаров и углубился в свои записи. Проводник молча наблюдал за горящей спиртовкой.
Вдруг я почувствовал, как Тульчин легонько тронул меня за рукав.
— Смотри! — шепнул он, показывая на другой берег ручья.
Я поднял голову.
В десятке шагов от нас к ручью спускался куличок-плавунчик. Маленький, чуть побольше воробья, он то исчезал среди скрюченных кустиков, то, легко вскакивая на кочки, на минутку застывал на месте, беспокойно оглядываясь назад. Время от времени куличок посвистывал нежно и призывно: «Кюи… кюи!»
«Кого он зовёт?» — подумал я и в этот момент заметил трёх птенцов, гуськом ковыляющих за папашей. Они забавно переваливались с лапки на лапку и никак не успевали за проворным отцом. Плавунчик терпеливо дожидался своих детей и, не давая им передышки, вёл ближе и ближе к ручью.
Вот всё семейство вышло на илистую косу, к самой воде. Плавунчик-отец, не останавливаясь, шагнул в крошечный заливчик и вмиг оказался посреди ручья. Здесь он задержался и начал посвистывать по-прежнему нежно, но всё более настойчиво. Однако птенцы бестолково топтались на берегу, не то боясь воды, не то не понимая, чего хочет от них отец.
Нам с Тульчиным нетрудно было догадаться, в чём тут дело. Плавунчики — превосходнейшие пловцы. Этой особенностью они отличаются от прочих своих собратьев-куликов. Плавунчиков можно встретить не только на тихой глади рек и озёр, но и на бушующем море, за много километров от суши. Вышедшее к ручью семейство, по всей вероятности, гнездилось где-то неподалёку, и сейчас папаша намеревался преподать своему потомству первый урок плавания.
Между тем куличок, перестав напрасно звать к себе детей, выбрался на берег. Вид у него был довольно сердитый. Потоптавшись, нахохлясь, возле притихших птенцов, он вдруг толкнул одного из них в ручей. Бедняга птенец пискнул, неумело побарахтался в воде и поспешно выкарабкался на илистую отмель.