Таежные встречи
Шрифт:
Черня с необъяснимым азартом натягивал до хрипоты поводок, рвался и тянул к озеру.
Идём не более ста метров. Собака вывела нас на небольшую поляну; там-то мы и увидели взбитый снег. Черня с ходу ткнул морду в снежную лунку, отфыркнулся и, взвизгивая, нетерпеливо завертелся возле товарища. Нужно было видеть в эту минуту нашего кобеля, как он смотрел на Василия Николаевича! Тот, наконец, не выдержал и отпустил Черню. В одно мгновение собака пересекла поляну, задержалась у кромки леса, понюхала воздух, прислушалась и исчезла в чаще.
— Не мы ли спугнули соболя, он ведь только что пробежал? — указывая на след, проговорил Василий
Мы перешли поляну. След привёл нас к высокому кедру и там оборвался, но метров через тридцать он снова появился на снегу. Зверёк, спустившись на землю, крупными прыжками пробежал ещё метров пятьдесят и снова поднялся на дерево. Видимо, он кого-то гнал по кедрам. Мы не успели ещё разобраться в следах, как из глубины леса донёсся лай собаки.
Трудно, да, пожалуй, и невозможно описать то чувство, которое овладевает охотником в эти минуты. Как будто какая-то неведомая сила подхватывает и бросает тебя вперёд; бежишь и удивляешься той ловкости, с которой перепрыгиваешь через колоды, той быстроте, с которой проносишься по чаще, по россыпи, — словом, не узнаёшь себя. И надо отдать справедливость, эти минуты доставляют охотнику много полезного: встряхнётся весь организм и освежатся мысли. Охота, пожалуй, самый полезный и увлекательный спорт: он помогает выращивать физически выносливых людей, смелые и сильные натуры.
Мы перебежали небольшую россыпь, спускающуюся узкой полоской от отрога до озера, пересекли ручей и, прибавив ходу, снова стали пробираться сквозь чащу леса, а лай всё громче разносился по долине. Наконец, впереди, в просвете между деревьями, показался Черня. Он вертелся на одном месте и, отбрасывая ногами снег и куски смёрзшейся земли, пытался проникнуть в пустоту толстого валежника, который и был предметом его ревностной работы. Но отверстие было слишком мало, и кобель, не жалея зубов, грыз и отбрасывал куски полусгнившей древесины.
Мы подбежали к нему и, сбросив котомки, стали осматривать валежник. Соболь, негодуя, злобно, как кошка, ворчал, это ещё больше раздражало собаку. Мы уже радовались, что так легко могла достаться нам добыча.
— На всякий случай, придётся обметать колоду, а то, чего доброго, уйдёт, зверишка хитрый, — произнёс Василий Николаевич, снимая телогрейку и затыкая ею отверстие. Затем он отвязал топор и, с присущей ему поспешностью, побежал вырубать тычки [5] , а мне повелительным тоном приказал готовить обмёт. Черня неистовствовал, а из колоды ему злобно отвечал соболь.
5
Тычки — палки, на которые подвешивается обмёт.
Я развязал поняжку, и, как только в моих руках заиграли бубенчики обмёта, из-под колоды вдруг вырвался чёрный шарик и, высоко подпрыгивая, покатился по снежному полю. Следом за ним уже мчался Черня. Слева из-за кедра выскочил Василий Николаевич и стремительно бросился им наперерез. Но Черня и соболь скоро скрылись в чаще, оставив после себя взбитый снег да ошелом ленного случившимся промышленника. Горю Василия Николаевича не было предела. Он охал, вздыхал и ругал себя за непоправимую ошибку, что не осмотрел, как следует, колодник.
— Какого «казака» [6] упустили! — говорил он, усаживаясь рядом со мной и закуривая трубку.
—
6
Казаком зовут старого соболя-самца в северных районах Восточного Саяна.
Из-за ближайшего хребта медленно поднималось солнце. Мы его ещё не видели, но стало совсем светло. Прошло ещё немного времени, и над зубчатыми вершинами; гор засияло яркое ослепительное солнце.
Оно заглянуло в глубину долины и, оторвавшись от горизонта, стало медленно подниматься по голубому своду. День начался.
— Что же это мы сидим? — спохватился Василий Николаевич. Он выбил о сучок трубку и торопливо стал; увязывать поняжку. Я надел котомку, и был готов отправиться вдогонку за соболем, Мищенко вдруг задержался и, нагнувшись, стал рассматривать снег. Я подошёл к нему.
Его внимание привлекла неглубокая бороздка в снегу, которая шла к самому валежнику, где прятался соболь. Присматриваясь, я только теперь заметил в ней полоски и капли застывшей крови.
— Кого это он тут тащил? — разговаривал сам с собою промышленник. И мы, не снимая котомок, пошли по бороздке. Она привела нас к толстому кедру и под ним оборвалась окровавленной лункой, присматриваясь к которой, не трудно было угадать, что там произошла какая-то лесная трагедия.
Рядом с лункой мы увидели два следа белки. Она, видимо, спрыгнула с дерева и, не успев добраться до соседнего ствола, была накрыта соболем. И невольно хотелось спросить: почему же она не ушла от него верхом, ведь ветки соседних деревьев были совсем близко и вполне доступны для её прыжка?
Многие полагают, что соболь, преследуя белку, гоняет её до тех пор, пока она не выбьется из сил и не потеряет способность передвигаться по веткам деревьев. В тайге нет равного ей зверька по той ловкости и смелости, по той быстроте, с какой она может итти по верху деревьев. Используй она это преимущество, и соболь никогда не лакомился бы её мясом. Белку губит другое — при малейшей опасности она теряется и забывает про свои способности. Не поддайся она при виде соболя, совы или филина паническому ужасу, и мы бы не были тогда свидетелями трагической развязки.
Соболь, заметив белку, не скрадывает её, а, наоборот, бросается шумно преследовать, стараясь как можно скорее вызвать у неё страх. Произойдёт ли это в редколесье или в густой тайге, где она пытается удирать от врага верхом, во всех случаях кончается тем, что белка забирается на самую вершину или на край ветки и там замирает, охваченная паническим страхом. Она теряет равновесие, лапки скользят по коре, и она вот-вот упадёт. А соболь и не пытается поймать её именно там, на вершине. Он злобно ворчит, крутится близко, и белка, вместо того, чтобы перепрыгнуть на соседнюю веточку, теряется и прыгает на землю. Это-то и нужно хищнику. Одно мгновение — и он там; два-три прыжка — и белка в его цепких лапах.