Таежный гамбит
Шрифт:
Дружно воспрянув, офицеры вскинули винтовки и бросились на врага. Их ярость была так сильна, что ломались штыки, и тогда офицеры били врага прикладами, душили руками. Завязался кровавый рукопашный бой. Красные поначалу растерялись, но Острецов, ворвавшийся в гущу сечи на лошади, начал рубить шашкой направо и налево, подбадривая бойцов. Его пример решил участь белых. Лишь немногие вырвались из кольца, выстроились в небольшое каре и, отражая залпами наседавших врагов, стали отходить на восток. Трагедия подсказала
Эпилог
1922. 24 февраля
На допросе Мизинов ничего не сказал Острецову. Попросил только об одном — о быстром расстреле.
— Экий ты быстрый, твое превосходительство! — глумился Острецов. — Умереть-то проще всего. А кто ответит?
— Я перед Богом отвечу, — слабо выговорил Мизинов.
Жутко болела рана. Доктор Иваницкий, оставленный красными в живых и зачисленный в лазарет красного отряда, извлек пулю и перевязывал руку ежедневно, но, видимо, произошло нагноение, и рука на глазах чернела и пухла. Силы оставляли Мизинова, расстрел он расценивал сейчас как освобождение от всех мучений, только расстрела жаждал теперь.
— Ты будешь отправлен в Забайкалье, в штаб Пятой Армии. Там разберутся, как с тобой поступить. Суд решит. Честно говоря, шлепнул бы тебя сам, руки так и чешутся. Да не имею права. Приказано доставить целым. Придется доставить. А пока отдыхай.
— Когда думаете отправить? — поинтересовался Мизинов.
— Да не торопи ты свою жизнь, успеешь еще на тот свет. Наслаждайся последними денечками.
Содержали его в темном чулане штабной избы. У двери дежурили два красноармейца. Они дважды в день приносили миску жидкого супа и вареную лапшу, выносили отхожее ведро. Из-за невыносимой боли в руке Мизинов часто терял сознание. Он теперь благодарил свои обмороки за то, что они хоть на время избавляют его от страданий.
Однажды во сне он увидел Ойхэ. Паренек дурачился в скобяной лавке, прыгал через прилавок и дразнил Зарядько, а тот, злой и взмыленный, безуспешно гонялся за ним. Но вот вошел парень с суровым взглядом, выхватил наган и выстрелил Ойхэ в ногу, мальчонка присел, скривил личико и громко заплакал. Мизинов вздрогнул и проснулся.
Этот суроволицый парень уже навещал его в заточении. Это был брат Ойхэ — Файхо. В суматохе схватки Мизинов не вспомнил его, но он в первый же день вошел в темный чулан с зажженной свечой в руке и присел на край топчана, подвинув ноги генерала.
— Вот я тебя и нашел, — уставился он на Мизинова гневно горящими глазами.
— Я понимаю, о чем ты, — тихо промолвил Мизинов, сразу узнав его. — Но даю тебе честное офицерское слово, что в смерти твоего брата я не виновен.
— Он погиб из-за
— Я не знал. Когда это было? — спросил Мизинов.
— Еще осенью. Он отнял лошадь, отец не давал, она была у нас последняя. Тогда он выстрелил в него, забрал лошадь и уехал. Я поклялся, что отомщу ему. Пока что не удалось — он сумел уйти от меня, взорвав телегу с боеприпасами…
— Что?! — воскликнул Мизинов. — Так это был он?
— Да, это был убийца моего отца, — кивнул Файхо.
— Ты опоздал, — вздохнул Мизинов. — Этого человека больше нет в живых. Он застрелился.
— Сам? — удивился Файхо. — Добровольно лишил себя жизни?
— У нас так принято, — подтвердил Мизинов. — Ты ведь сам помешал мне сделать то же самое.
— Ты сожалеешь?
— Откровенно говоря, благодарным тебе за это я быть не могу.
— Тебе надоело жить?
— Это сложно объяснить, — грустно улыбнулся Мизинов. — Меня не радуют перспективы будущей жизни…
— А меня радуют. Острецов пообещал мне, что отправит меня в Москву, учиться на командира!
— Я желаю тебе стать благородным и честным командиром.
— По крайней мере, против своего народа не пойду! — посуровел Файхо и поднялся с топчана.
— Тебе предстоит умереть, — холодно сказал он.
— Я знаю, — спокойно ответил Мизинов. — Скоро меня предадут суду.
— Не успеют, — загадочно улыбнулся Файхо.
— То есть? — не понял Мизинов.
— Рука болит? — вместо ответа спросил Файхо.
— Да, очень, — кивнул Мизинов. — Поскорее бы уж судили.
— Твой суд состоится скоро, обещаю. Мучиться недолго осталось, — сказал Файхо и вышел.
Через два дня, вечером, он пришел снова.
— Идем! — приказал он и вытащил из-за пояса револьвер.
Не спрашивая ни о чем, Мизинов с трудом поднялся. Ныла рука, шумело в голове, тошнило. Покачиваясь, он сделал неуклюжий шаг. Ноги подкосились, но Файхо подхватил его и крепко поддерживал. Они вышли за дверь.
— Со мной, — бросил Файхо часовым.
— Так ведь запретил товарищ командир выводить этого… — воспротивился один из них.
— Ты что, меня не знаешь? — рыкнул на него Файхо, и боец стушевался, потупился.
Файхо вывел Мизинова во двор, на мороз и, осторожно подталкивая его, направился в сторону леса. Там стояла его клетка, где вот уже неделю метался голодный тигр.
— Слышь, я, пожалуй, доложу все же командиру-то, — сказал часовой напарнику. — А то потом греха не оберешься.
— Сходи, — согласился напарник…
Подведя Мизинова к клетке, Файхо произнес:
— Сейчас и состоится твой суд…