Таежный спрут

Зверев Сергей Иванович

Виталик сдавал на глазах. Нужно было решаться. Если в ближайшее время он не попадет к врачу, станет совсем туго. Рана раздуется, заражение расползется по груди, и тогда его не спасет никакое чудо. Последующие полчаса я посвятила медицине. Не давая Витале заскучать, излагала свои наблюдения, а сама достала из сумки ночную сорочку (говорю же, актуальнейшая в тайге вещь) и сделала из нее длинный бинт. Пулевое отверстие загноилось и посинело. Не скажу, что оно мне очень понравилось. Обработав рану йодом (Виталик стоически поскуливал), я забинтовала плечо и осенила его крестным распятием. Как бы в шутку.

– Нормалек.

Овсянников

посмотрел на меня со странным выражением любви в глазах.

– Не смотри, не картина, – буркнула я. – Купишь новую ночнушку.

– Теперь умру спокойно, – удовлетворенно проурчал он и откинулся на спину.

– Давай, – кивнула я. – А я одна буду расхлебывать.

– Послушай, – встрепенулся Виталик, – а ведь отгрохать такой подземный городище – это не землянку вырыть. Это ж надо сколько лет, уйму техники, рабочей силы, а главное, финансов. А где взять? Дорого же, Люба.

– Не дороже денег, Виталя… – Я задумалась. – Ты скажи лучше, на кого мы все эти годы молотили? Почему мы богаты крепким задним умом и верим в любую туфту, которую нам подбрасывают? Почему наша родная страна гадит нам на каждом шагу?

Виталик не ответил. На риторические вопросы обычно не отвечают. А с юмором он уже выдохся.

Злость мобилизовывала. Ну что ж, решила я, будем работать. Пробьемся. Какой-никакой, а шанс. А не пробьемся, уйдем в партизаны.

Мусорщики опоздали. Было восемь минут шестого, когда в соседнем помещении раздались голоса и загорелся свет, а следом кто-то стал, поскрипывая, спускаться с верхнего яруса. Мы не стали их беспокоить, пока они не закончили работу. Сидели, вжавшись в угол, и терпеливо впитывали ядовитые миазмы, витающие по подземной анфиладе. В пять сорок дверцы печи захлопнулись.

– Гони пушку, – шепнул Виталик, – я мужик, итить меня, или кто?.. – Он вгляделся в мою физиономию, мерцающую в свете мусоросжигальни, и невесело улыбнулся: – Любаш, да не делай ты лицо бледное, все путем будет…

Двое в серых робах вурдалаков, худых, не первой свежести и здорово опухших, сгребали с конвейера очистки, когда мы вошли и поздоровались.

– Же деман пардон, – Виталька приветливо поднял автомат, – хау ду ю ду?

– Уголовный розыск, – зачем-то добавила я.

Один, с ввалившимся носом, превратился в соляной столб, другой, разрисованный наколками, выпучил глаза и прохрипел:

– Ты че, в натуре?

– Мимо шли, – морщась от боли, объяснил Виталька. – А ну, люмпен драный, лицом к стене – и окоченели.

Первый попятился, до второго доходило туго: похоже, кто-то из обезьян так и не стал человеком.

– Ты че, падла, охренел?.. – Он был юркий, как таракан, – в мгновение ока перехватил лопату и дернулся к Витальке. Овсянников молодец, среагировал – выплюнул очередь из «Кипариса». Два фонтанчика брызнули из груди атакующего, ведьмак тормознул, разинул рот – туда и влетела третья пуля (дело случая, Виталик, я тобой горжусь) – подавился и упал навзничь. Лопата с веселым звоном отлетела в сторону.

– Плохо, – цинично прокомментировал Овсянников. – Кто-то злой придет.

– Уже пришел, – проворчала я. – Дай-ка мне, Виталя, автоматину, а то тебе уже хватит.

Его и правда сильно штормило. Закусив губу, Виталик протянул мне «Кипарис», сам облокотился на бак. Бесцветно кивнул на покойника:

– Он у тебя что, дурак?

Уцелевший мусорщик,

затрапезного облика дядька-коротышка с тиком на обоих глазах, прислонился к стене и подавленно уставился на «отдыхающего». Мы прислушались. Тишину зала ничто не нарушало. Вот бы и дальше так. «Кипарис», он вообще штука культурная – бьет негромко и как бы стесняясь.

– Мужики, а вы правда из легавки? – затравленно поинтересовался мусорщик.

– Мужики? – удивилась я.

– Правда, – пробормотал Виталька. – Ты арестован.

– А может… – начал тот.

– Не может, – перебила я, – мусор'a денег не берут.

Виталик удивленно перевел на меня впалые глаза.

– Да ну?

– Ладно, хорош резвиться, – сказала я. – Выбираться будем или остаемся?

– Мужик, слушай сюда внимательно, – устало возвестил Овсянников. – Сейчас ты нам по-доброму обрисуешь, где тут у вас ворота, и не сочти за труд проводить. А заодно вводно разжуешь, чем занимается богадельня и кто за главного. И учти, пр'aва хранить молчание ты не имеешь. А при малейшей попытке дернуться теряешь остатки носа.

– И не только, – добавила я. – Так что, дяденька, давай, твой выбор очевиден.

– А как я вас выведу? – чуть не плача прошептал плененный. – Здесь кругом посты.

Виталик пожал здоровым плечом.

– А нас не касается. Ты же местный, думай.

Для убедительности я подняла автомат и прицелилась мусорщику в лоб. Он задрожал щуплым тельцем, вытаращил глаза и, поскуливая, заскреб ногтями по стене. Похоже, с вечера родина щедро его поила – такое опухшее лицо может быть только с отменного бодуна, а такая желтизна кожи – только с недоброкачественной выпивки.

– Ну, и как он в прорезь прицела? – Виталька скабрезно подмигнул.

– Влазит, – уверила я. – Если через минуту этот чухан не примет решение, мы узнаем, не сбит ли прицел.

– Добро, – согласился Виталя.

Мужичонка вытер пот со лба. С усилием оторвал «тикающие» глазки от «Кипариса» и покосился на мертвого товарища.

– Если выведу, вы меня… не убьете?

Виталик предвкушающе засопел.

– Постараемся, – пообещала я.

Правда, позднее мусорщик Вшивак (кликуха это или имя собственное, мы разбираться не стали) признался, что незамеченными из подземелья выбраться невозможно и уходить надо либо с помпой, либо вообще не уходить. Такая постановка вопроса нас немного разочаровала, и Виталя торжественно пообещал Вшиваку в случае провала операции отрезать не только нос, но также уши, пальцы и некоторые другие выступающие части тела. Под дулом «Кипариса» Вшивак загрузил в печь незадачливого коллегу, потом препроводил нас в пустую каморку на верхнем ярусе, где и стал давать показания.

Особых затруднений не возникло – Вшивак оказался не дурак поболтать. Его с Сычом завербовали полгода назад. Сыча привезли из «строгой» колонии откуда-то из-под Воркуты, где тому до освобождения оставалось восемь месяцев, а Вшивака (специалиста по канализации и скобяным товарам) – из Кандалакшинского СИЗО, куда наш герой загудел за вскрытие «медвежонка» в конторе «Заполярлесосплава», а попутно за убийство тамошней бухгалтерши, решившей на ночь глядя свести баланс. Есть такая порода людей – они не видят в убийстве ничего пошлого. Вшивак окунулся в воспоминания, стал рассказывать, как бил старушку головой о край стола, но мы с Виталиком его вежливо прервали.