Таёжный тупик
Шрифт:
Хозяйством ведали женщины. Необычайно трудолюбивые («Ногой каци, каци, а рукой тоци, тоци», то есть люльку качай, а руками тачай, шей что-нибудь), мещерские женщины и мужскую долю хозяйских забот несли исправно. На сельских сходках мещерская женщина имела голос, равный с мужчиной.
Мужик же, возвращаясь к дому «с отхода», приносил впечатления странствий, окрепшее мастерство, знание жизни, желание у себя дома устроить все «не хуже людей». Соревнуясь с соседом, он перекраивал дом, менял наличники, благоустраивал двор. Оттого дома во многих местах на Мещере один милее другого. В деревне Уречье, на Нарме, я потратил полдня, примеряясь с фотокамерой почти что к
Сохранилась ли схема хозяйственной жизни — пашня, промыслы и «отход» — в наше время? Пожалуй, что нет. От промыслов можно найти лишь осколки. Кое-где собирают грибы и сдают в грибоварки, в приокских селах плетут корзины из ивняка для картошки. Из деревни Курмыш старик с невесткой поставляют в Касимов для заезжих людей диковину старины — лапти. В Гиблицах (родина космонавта Аксенова) производят кирпич. Кое-где вяжут метлы, делают бочки. Это и все.
Между тем земля на Мещере богаче не стала.
Ее, правда, сейчас удобряют («Удобряют привозным химикалом», — сказал старик-бондарь на выселках Амляши). И все же без промысла в этих краях хозяйствам трудно сводить концы с концами. Колхозы в большинстве своем бедные. Во многих местах в деревнях доживают одни старухи. Молодежь подалась в Горький, Владимир, Муром, Рязань, Москву. Те из мужчин, что еще держатся «мещерского корня», в колхозах тоже, можно сказать, не работники, как в прежние времена, добывают средства на жизнь «отходом».
Оптимисты выход из положения видят «в преобразовании Мещеры» — в осушении болот, введении в оборот новых посевных площадей. Эта мера, если к ней обращаться разумно, конечно, расширяет возможности земледельца.
Однако опыт ставших на ноги здешних хозяйств вразумляет: по-прежнему промысел нужен здешнему земледельцу и как статья дохода, и как средство покончить с отходничеством, разрушающим и семью, и деревню как таковую.
Возможно ли возрождение промыслов, столь естественных для этого края? Люди, изучавшие эту проблему, считают: необходимо. Но нужен широкий государственный взгляд на это насущное дело. Рогожи, корыта из дерева, лапти, деготь, прялки и сундуки сегодня не нужны, но очень разумной представляется мысль о смычке больших городских производств с сезонным производством в селах и деревнях. Уже сейчас кое-где шьют тенты для грузовых автомобилей, трут краски, производят тару, деревянные (и пластмассовые) детали машин, изготовляют упаковочный материал. Всемерное расширение подобного разделения труда между городом и деревней выгодно всем. Завод восполнит все возрастающую нехватку рабочей силы, деревня найдет дело рабочим рукам в межсезонье. Это крайне важно в целом для государства — предотвращается распухание городов, и остается на земле землепашец.
Система эта открытием не является.
Японцы широко и давно ее практикуют, отдавая крестьянам-надомникам и деревенским артелям сборку деталей даже для электронной промышленности. Нечерноземье в целом нуждается в таком разделении труда. Мещера же, где промыслы, как мы видим, всегда были жизненно важной частью хозяйства, могла бы стать опытным регионом для проверки этой системы.
О мещерской природе принято всегда говорить в первую очередь. Чаще о ней только и говорят. Во время писателя Куприна (начало этого века) поэзия Мещеры была не очень заметна, потому что было в России много других не очень тронутых человеком мест. И Куприн увидел тут лишь ужаснувшую его глушь. Но сорок лет спустя Паустовский эту глушь воспринял уже иначе. Мещера показалась ему лучшим на земле
Паустовский много лет ездил сюда постоянно и надолго — «всего двести верст от Москвы!». Он любил этот край преданно и сумел рассказать о нем тонко и поэтично.
По Паустовскому, не побывав здесь, мы уже знаем притягательность сонной воды, тихих неярких зорь, кафедральную высь и торжественность бора, таинственность топких мшар, очарование глухих полянок с копнами сена и манящую силу одинокого огонька. Книжный лист с рассказами о Мещере (проверьте!) источает запах грибов, сосновой живицы, запах приводных трав и нагретых солнцем лугов.
Я уверен, много людей в минуты душевного неустройства засыпали успокоенными, пробежав глазами три-четыре страницы мещерских рассказов. И многих Паустовский побудил к странствию в эти места.
В этом году под осень я увидел Мещеру, запечатленную сорок лет назад Паустовским.
Изменилась она с тех пор? И да, и нет. Солотча, где жили Паустовский с Гайдаром, уже не тихое место. Тут расположены туристский стан и не менее двух десятков лагерей пионеров. Паустовский писал о заросших поэтичных, полных уток и рыбы каналах генерала Жилинского, в XIX веке неуспешно осушавшего Мещеру. Сейчас тут встречаешь много свежих, вовсе не поэтичных канав, прокопанных экскаваторами, и видишь эти машины, осушающие Мещеру довольно успешно и не всегда к лучшему.
Паустовский был в этих местах в пору легендарного бездорожья. Когда-то у мещерских крестьян существовал особый промысел — вытаскивать из колдобин застрявшие в них повозки купцов, господ и служилых людей. Паустовский этот промысел не застал, но бездорожье, его нисколько не огорчавшее, было тут прежним.
Единственным сколько-нибудь надежным путем была нитка узкоколейки, соединявшей Солотчу через леса и топи с поселками Спас-Клепики, Тумой и дальше с Мещерой Владимирской. Эта «железка» цела и поныне. Правда, ходившие по ней «со скоростью пешехода» пассажирские поезда теперь не ходят. Но товарные, которые водит сейчас почти игрушечный тепловозик, ходят по-прежнему. В Спас-Клепиках я наблюдал, как лесом груженный поезд резво бежал деревянным мостом через Пру и с мелодичным стуком скрылся в лесах.
В корне изменило представление о доступности этого края недавно проложенное шоссе от Касимова до Рязани. 170 километров асфальта — хороший подарок для хозяйственной жизни Мещеры. Но, конечно, высоко ценимую Паустовским глушь и затерянность асфальт нарушил. Впрочем, юркие «Жигули» с твердой дороги в этих местах не рискуют съезжать, и кусок Мещеры, заключенный в объятия на севере новой дорогой, а на юге Окой, хранит по-прежнему все, что пленило тут Паустовского.
С двумя спутниками (редактором «Рязанского комсомольца» Володей Панковым и директором Окского заповедника Святославом Приклонским — оба хорошо знают Мещеру) я три недели где на «газике»-вездеходе, где на лодке, а где пешком путешествовал в этих краях.
Мы побывали в местах «хрестоматийных» — в глуши, в стороне от жилья, но большая часть пути лежала все-таки на проселках. И предстоит рассказать о встречах с людьми на мещерской земле.
Фото из архива В. Пескова. 14 октября 1979 г.
Как лечить Землю
В конце октября в Женеве состоялся международный симпозиум по охране среды. В числе его участников был журналист «Комсомольской правды».