Тафгай 4
Шрифт:
***
Перед стартовым вбрасыванием раскатка стала давным-давно хорошей традицией. И за пять минут до начала игры Валерий Харламов, наматывая круги по своей половине площадки, как и остальные его партнёры по команде, испытывал необъяснимые предчувствия надвигающейся катастрофы. То, что сегодня решающий матч чемпионата Анатолий Владимирович Тарасов вдалбливал в головы уже несколько дней, сразу же, как сборники прилетели из Японии. И сейчас на лицах своих одноклубников он видел максимальную сосредоточенность и напряжение. А вот горьковчане, которые раскатывались, не пересекая центральную красную линию, выглядели расслабленными и даже
«Странное дело, — подумал Харламов, — у меня со всеми армейцами хорошие ровные отношения, а дружба настоящая только с динамовцами Сашкой Мальцевым и Валеркой Васильевым. Теперь ещё и с Тафгаем пару раз в одной компании посидели, и своим необычным разговором про Испанию он как будто что-то поменял в голове. Появился смысл и видение того, что жизнь после тридцати лет не закончится, а наоборот станет ещё интересней, заиграет новыми красками. Выиграть со сборной Испании, с его второй Родиной, олимпийские медали в далёком 1984 году — это же реально круто! Сейчас конечно все мысли о победах со сборной Советского союза, но потом после 1980 года, когда придёт новое хоккейное поколение — дорогу нужно будет дать молодым. Ведь в тридцать три я здесь уже никому не буду нужен».
— Харламов! — Окликнул его от бортика Анатолий Тарасов. — Спишь что ли? Олимпийский чемпион, мать твою, катись сюда. — Махнул рукой старший тренер, когда уже вся команда подъехала к этому грозному армейскому полковнику. — Первая пятёрка: Цыганков, Рагулин, Харламов, Фирсов и Викулов. Измотайте мне пятёрку Тафгаева, дайте больше движения! Атака, атака, и ещё раз атака. Не давайте этим «бурлакам» покоя ни у своих ворот, ни у наших. Я сегодня «Бобру» покажу Кузькину мать. Всё! Пошли!
***
Эдик Беркутов с кинооператором Иванычем, который немного пришёл в себя после ночного коньяковского, прибыли во дворец спорта «Торпедо» перед самым стартовым вбрасыванием. И обстановка на трибунах очень удивила начинающего тележурналиста. В том, что стадион будет полон под завязку, он не сомневался, но когда заиграла жёсткая ритмичная музыка, и все зрители разом запели, что вместе мы с тобой «Торпедо», город Горький часть души моей... Эдик вздрогнул.
— Нихрена себе, — пробормотал он. — Иваныч сними мне вон ту группу странных болельщиков в оранжевых хоккейных свитерах с большим барабаном.
— Поучи отца и баста, — хмуро отмахнулся Николай Иваныч и, презрительно отставив тяжёлый стальной штатив от кинокамеры в сторону, пошёл снимать для истории, гордо водрузив киноаппарат на плечо.
— Иваныч опят всю картинку «завалишь»! — Крикнул ему в спину Беркутов.
— Иди нахер! — Ответил ему мэтр кинодокументалистики.
И пока оператор побрёл заниматься своей работой, Эдик встал в проход за воротами горьковской команды и, следя через сетку рыбицу за начавшейся игрой, стал не спеша рассуждать: «С кем бы записать послематчевое интервью?». Со Всеволодом Бобровым в редакции сразу дали понять, что категорически нельзя, с Анатолием Тарасовым, если ЦСКА победит то снять обязательно, а из игроков, то на его личный выбор.
«Дежавю, — подумал Беркутов. — Когда ездил на приз «Известий» ещё перед новым годом, то должен был собирать компромат на сборную СССР, которую тренировал Всеволод Михалыч. А теперь, когда Боброва непонятно за что всё же
***
— Как ты, Иван? — Спросил меня Бобров, когда я грохнулся на скамейку запасных, отбегав две смены за себя и за Кольку Свистухина, а на лёд пошла отбиваться от наскоков ЦСКА пятёрка Федотова.
— Нормик, Михалыч, — улыбнулся я. — Когда вперёд не бегаешь, можно и вообще со льда не уходить. Ещё бы официантки туда бутерброды с кофе подавали я бы и две игры отстоял.
— Ну, ну, — похлопал меня по плечу Всеволод Михалыч и посмотрел на табло, где шла уже десятая минута первого периода, а счёт по прежнему был 0 : 0.
И как это часто бывает, когда ты полностью успокоился и абсолютно уверился в своей непогрешимости, судьба больно щёлкает тебя по носу. Именно в эти секунды тройка нападающих московского клуба Михайлов, Петров и Блинов при поддержке защитников Кузькина и Гусева, завертела опасную и непредсказуемую атаку в нашей зоне защиты. Саша Федотов не смог выиграть вбрасывание и вывести шайбу в среднюю зону и поэтому немного хаотично вся пятёрка прижалась к воротам Виктора Коноваленко. Трибуны, предчувствуя большие неприятности, притихли, а Борис Михайлов, которого врачи успели поставить на ноги, пока мы были в Саппоро, ловко обыграл на краю Толю Фролова и прострелил вдоль линии ворот. Коноваленко прыгнул и прервал прострел, выставив клюшку вперёд, но шайба отскочила точно на Владимира Петрова, который уже расстрелял пустой угол ворот — 0 : 1.
— Гооол! — Загорланили армейцы в полной тишине.
— Вот так! Молодцы! Вот так! — Перекрикивая своих подопечных, звенел голос Анатолия Тарасова от скамейки наших гостей. — Вот это хоккей! Так им!
— Ничего, ничего, — похлопал в ладоши Всеволод Михалыч. — Внимательней в защите. Терпим мужики, терпим.
***
«Странно, — подумал Валерий Харламов, выкатываясь на лёд со своими партнёрами по нападению Фирсовым и Викуловым. — Ощущения надвигающейся катастрофы не проходят, а по игре мы сегодня номер один. Полный контроль ситуации и тотальное доминирование. Ещё чуть-чуть и раздавим Горький в лепёшку».
И в подтверждения своих мыслей даже Иван Тафгаев проиграл вбрасывание в центральном круге Толе Фирсову, хотя до этого Тафгай на точке вообще не ошибался. «Всё поплыли голубчики», — подумал Валерий, получив шайбу на своём левом краю атаки. Затем он ускользнул от Скворцова, с которым ещё недавно в одном сочетании играл на Олимпиаде. Потом так же легко и ловко прокинул шайбу мимо защитника горьковчан Куликова и краем глаза заметил, что дорога к воротам Коноваленко открыта. Рывок… Что случилось дальше, Валерий осознал, лишь очнувшись лёжа спиной на льду дворца спорта «Торпедо». Когда в голове немного прояснилось, он вспомнил, что воткнулся в какую-то внезапно выросшую на пути бетонную черную стенку, или нет, в оранжевую стену, на которой была нарисована морда ухмыляющегося чёрного кота.