Таганский дневник. Книга 1
Шрифт:
Все противно и очень не хочется жить, потому что нет ни сил, ни мыслей, ни таланта, ни доброго человека рядом! Хочется выпить снотворного и лечь спать. Только чтоб Сережа, Денис и Тамара были здоровы. Но и помнить, конечно, что «у каждого глупца хватает глупости для уныния». Чтоб не унывать, пойду я спать. Завтра рано встану и продолжу «Сказ об Иванушке-Ванюше».
Понедельник.
Действительно, день черный. На языке вертится: «О бедном гусаре замолвите слово»… Я дождался от Астафьева таки слова, «лучше» не скажешь.
А там моя рукопись… на библиотечку и пр.
Разбежался!! То-то Гроховский не звонит. Ну да ладно,
Две точки зрения на рассказ: В. Резника — шедевр, В. Астафьева — пародия, на какой мне остановиться, Господи…
Еще одно такое заключение, и можно бросать заниматься писаниной.
Хоть бы Бакланов два добрых слова написал или Можаев… Мнение «родной Сибири» теперь известно.
Но… вспомним Марк Твена: «Избегайте тех, кто старается подорвать вашу веру в себя. Эта черта свойственна мелким людям. Великий человек наоборот внушает чувство, что и вы можете стать великим». Утешимся этими словами, внушим себе мысль, что так оно и есть, примем Резника за великого человека, а не за льстеца и вперед…
Четверг.
Эфрос. В силу твоей театральной биографии, не биографии, а именно театральной биографии, тебе эта пьеса кажется а… дребедень. Это не так. Ты сейчас посиди, посмотри, и сообрази… мы теряем сюжет, а сюжет очень прост и сложен.
— Репетиции в комнате меня очень расстроили, но они были полезны: все недовольства пьесой и режиссером только от собственной несостоятельности. Когда у меня не получается, мне кажется все не то — и пьеса, и режиссер и пр. Я за собой эту штуку знаю давно, и я с ней борюсь, но иногда в борьбе терплю урон.
Репетицию «Мизантропа» — проходил за кулисами, смотрел из зала, все равно не понимаю. Эфроса не понимаю… одно мне все-таки ясно — надо сыграть, как-нибудь сыграть, не словить славы, а сыграть, быть в форме: телесно-душевной, готовиться и играть.
Четверг.
Репетиции «Мизантропа» — кровавые — ору, стараюсь, выгляжу со стороны, очевидно, жалким и смешным, ну да Бог с ними… Сначала думаю как заявление решиться написать, а потом вкалываю изо всех сил. Завтра бы мне отвертеться от репетиции, иначе я голос порву окончательно. Нет вот… Геббельса московского — Румянина уже нет, на пенсии, Яковлев вместо него. Надо ожидать, и Демичева скоро не будет, может быть, шеф приедет…
Пятница.
Он все время рассказывает какие-то интересные истории, часто вспоминает Феллини… рассказывает пересказанные ему истории… интересно, а главное — ведь главный, седой, опытный — все смеются, реагируют, а у меня накапливается раздражение — Блестящий ТЕАТР… — это скверный театр, то, что делает Яковлева во главе с Эфросом. Но что же это такое… Он ведь палец о палец не ударил… (Эфрос), а то, что он думает над «Мизантропом» день и ночь — это его личное дело…
Что же мне делать, а? Господи! Подать заявление — ведь расценят как то, что я не справился с ролью или что-нибудь в этом роде. Но с Ольгушкой — с крысой, которая почистила перышки и опять жива, горда, победительница, — я играть не смогу
Понедельник. «Дно».
А в общем… театр кипит страстями, что зажгли наши идиоты на 30-летие «Современника», который прислал извинительное письмо «за обидные, в ваш адрес… с их сцены…» Говорят — партбюро и коллектив предложил нашим идиотам покинуть театр, ждут Волчек, которая в Венгрии и которая глотала валидол, когда зал покинули Сурков (вдогонку
А на лестнице сегодня крупный диспут у нас с Эфросом… Я затеял-таки разговор и сказал, что «Отелло» — это была вопиющая над нами, зрителями… и т. д. Что мне было непонятно, как он мог остановить репетиции «Метров» за полтора месяца до выпуска, ждать декорации, когда по актерской, сценической жизни мало что было сделано…
Пятница.
Вчера участвовал в антирелигиозной пропаганде в отвлечении молодежи от церкви, от Пасхи, от Крестного хода…
Я был, естественно, или не понят, старомоден и странен, наверное, со своим Высоцким… Получил записку: «Откуда Высоцкий в Сибири? Это что, из пародии? Когда Вы закончите?» Не записка обидела, а состояние душ молодежи, если она у них есть… — Аудитория трудная у нас, — сетовали комсомольцы…
Шофер, который нас с Еленой вез, хороший парень, какой парень в 44 года…
Да, мы в их годы были не такие. Я помню, собираешься в Эрмитаж, просишь у матери праздничную рубашку, лучшую…
Вот я и говорю словами В.С.В.
«Сколько леса и веры повалено»… Откуда им быть другими, когда фальшь и вранье они изначально с молоком всосали… Один таксист мне рассказывал, как вез одного афганца, который ящик патронов душманам продал и купил две пары джинс…
— Да… мой парень в Иркутск попал, так жена в слезы…: «Ой… Иркутск — в такие места не едут, в такие места везут». Я ей: «Благодари Бога, дура, что не в жаркий Афганистан. Они своих сынков под пули не пошлют… У него, у Горбачева, дочка уже кандидат медиц. наук, а почему бы ей в Афганистане не поработать, безногих, безруких наших парней не полечить… За что наши парни гибнут там?.. За какую родину, за какое отечество, за какого Бога или царя?! Они же все это понимают! У них же у каждого транзисторы в руках — они мир слышат, это нам некогда».
Понедельник. «Вишняк».
«Кто — я или они… — спросил перед репетицией у Эфроса. — Репетируешь ты, а вообще — они».
С этой шутки началась репетиция. Выяснений не было. Он останавливал, делал редкие замечания и шел дальше. Несмотря на испуг и внутренний переполох — 10 дней не брал я в руки шашек — текста Альцеста, а мне кажется, я довольно удачно культивировал и в общем остался собой доволен. После перерыва он вызвал на сцену другой состав, и я почему-то обиделся и уехал по домашним заботам… Аптека, рынок, опять заболел Сережа — нервы, слезы!
Но, может быть, он назначил другой состав, чтобы дать мне отдохнуть перед спектаклем?! Вряд ли! Это политика его: ни в ком из вас я не нуждаюсь… Это обидно… я хотел бы, да и привык, чтоб во мне нуждались, заставляли, объявляли выговора и пр.
Вечер. Спектакль прошел замечательно, еще бы — не пьяный Пищик… Он доведет Эфроса, если того можно довести…
Вторник.
Самое ужасное, что все это, все нынешние сентенции, примеры, защита и слава Эфроса, это, к сожалению, спор прошлого с прошлым, потому что, если бы было безоговорочное настоящее, спорить было бы не о чем… искусство не доказывается словами, не объясняется ими, в особенности искусство зрелищное, театральное… Он критик, театровед, а не режиссер.