Тагу. Рассказы и повести
Шрифт:
И вот, подчинившись уговорам друзей, Георгиос покинул родину. В ушах еще долго звучали последние слова товарищей: "Прощай, Георгиос! Мы разыщем Уранию, мы сообщим тебе…"
После целого года скитаний Георгиос попал в Поти. Портовые грузчики познакомили беглеца с надежным человеком, тоже грузчиком, Тариэлом Кардаа, который приютил Грека в своей хижине.
Кардаа руководил подпольной организацией портовых рабочих. Этот худощавый на вид человек отличался богатырской силой. Умные, внимательные глаза его и низкий грудной голос сразу располагали к себе собеседника. Георгиос узнал,
Мучительное желание вернуться на родину и сознание невозможности этого не давали ему покоя. Он не мог оставаться у моря и вновь собирался в путь. Одно время Георгиос работал на строительстве железной дороги: когда здоровье его сильно пошатнулось, на заработанные гроши с помощью Кардаа открыл лавчонку в селе Мунчия. И все ждал, ждал — не придет ли весточка о судьбе Урании?
Георгиос видел ее как живую… Вот он возвращается с поля, отворяет калитку, а Урания бежит навстречу. Он подхватывает ее сильными руками, подбрасывает высоко в воздух и осторожно опускает на землю. А Урания смеется, цепляется за его рубашку, теребит и, только он сядет, влезает к нему на спину, обвивает маленькими ручонками отцовскую шею.
— Ну, скачи, лошадка! — погоняет Урания.
И Георгиос забывает об усталости, о том, что нужно умыться, переодеться, поесть, — обо всем на свете! Он покорно исполняет волю девочки, носится галопом по всему двору. А Урания заливается смехом, дрыгает ножками, кричит… Потом, притихнув, садится к отцу на колени и просит рассказать сказку… Счастливая, уставшая от шумного веселья, она начинает дремать и засыпает на руках у отца… И вот пришло письмо, в котором говорилось, что ее нет в живых.
Единственным существом, с которым Грек любил перемолвиться словом, была соседская девочка Циру. Она изредка приходила в лавку. На ней всегда было одно и то же платье, все в заплатах. Босая, с развевающимися каштановыми кудрями, девочка подбегала к порогу лавки и, ухватившись за дверной косяк, замирала, робко подняв на Грека большие блестящие глаза. Затем, потупив взор, она начинала пристально разглядывать большой палец своей ноги. Циру чувствовала, что Грек смотрит на нее и ждет, когда она заговорит. Это еще больше смущало девочку. Но, увидев, что Георгиос улыбается, что в глазах его светится сочувствие, Циру говорила:
— Дядя, мама сказала, чтобы вы дали нам ещё полфунта соли в долг… А деньги, когда придет папа…
Выпалив все это одним духом, девочка опускала голову и еще больше краснела.
Грек вставал со своего места и отвешивал соль. В придачу Циру получала несколько конфеток в цветной обертке с кисточками да фунта три сушеной тарани. Погладив маленькую покупательницу по голове, молчаливый хозяин провожал ее до порога.
Выйдя из лавки, Циру шла робко, точно ее сковывал взгляд Грека, но, дойдя до поворота дороги,
— До чего же она похожа на мою Уранию! — задумчиво говорил Георгиос. — И движения те же, и взгляд тот же — все, как у моей девочки…
И каждый раз он с удивлением открывал в походке Циру, в ее улыбке, голосе новые, дорогие ему черты. В отцовском сердце постепенно образ Циру сливался с образом Урании, и Грек радовался, когда девочка переступала порог его лавки.
Если Циру не приходила слишком долго — а это могло означать и отсутствие денег, и стыд ее матери за постоянно растущий долг, — Грек завязывал в платок все, что могло порадовать девочку, и поздно вечером подходил к ее дому. Позвав Циру, он отдавал ей принесенные гостинцы.
Циру была дочерью бедного крестьянина. Ее отец Гаху Гвинджилиа всю свою молодость провел на заготовке самшита в Очамчире. Заработав немного денег, он приобрел в Мунчии крохотный участок земли, выстроил домик, амбар для кукурузы, свинарник, купил корову и упряжку волов.
Из Очамчире он приехал щеголем, ходил по деревне, красивый, статный, и высматривал невесту. Что за хозяйство без хозяйки? Он не пропускал ни одного праздника, ни одних похорон. Жену хотел взять из зажиточной семьи, чтобы легче было бороться с нуждой. "Как бы ни любили друг друга молодые люди, они не могут быть счастливыми, живя в тесной лачуге", — думал Гаху и далеко обходил бедных невест.
Недолго пришлось ему ждать: однажды на ярмарке в Хоби он встретился с Татией, единственной дочерью дворянина Ипполита Шушания. Не один юноша вздыхал по ней. Дворяне и богатые купцы сочли бы за честь породниться с семьей Шушания. Но Татии понравился Гаху, а Гаху понравилась Татия.
"Вот и счастье пришло, — радовался Гаху, — красавица невеста, богатое приданое… О чем еще может мечтать человек! Видно, я родился под счастливой звездой!"
Но когда Ипполит Шушания узнал о решении Татии, он точно взбесился.
— Если она посмеет выйти за сына свинопаса, собственной рукой убью ее! — кричал он, осыпая дочь бранью; и в конце концов посадил ее под замок. Девушка не испугалась и при первой возможности сбежала из дому… На следующий день, когда Ипполит узнал о побеге, Татия была уже обвенчана с Гаху.
Старый Шушания не исполнил своих угроз, не убил дочь, но навсегда вычеркнул ее из своего сердца.
— Опозорила она меня! Пусть сдохнет теперь, не заплачу! — клялся оскорбленный Ипполит, и никто не сомневался, что клятву эту он сдержит.
И все же Гаху не терял надежды получить приданое. "У Ипполита водянка, — рассуждал он, — человек одной ногой в могиле стоит, не сегодня-завтра отправится на тот свет, а земля, дом и сад останутся нам с Татией".
Но "стоящий одной ногой в могиле" Ипполит преспокойно ходил по земле и вовсе не собирался в "царство небесное".
"Никакая водянка не берет старого черта! — сокрушался Гаху, но тут же раскаивался: — Грех какой беру на душу. Смерти желаю, да еще кому? — отцу моей Татии! Тьфу, дьявол! Господи, прости мне мои прегрешения! Пусть Ипполит Шушания живет хоть сто лет, мне от него и гроша ломаного не надо".