Таинственная невеста

Яковлева Юлия

— Да, ухватки горничной ее выдавали. Но никто не понял, что такое видит. Не понял и я. Подумал: оригиналка. Их там полный Энск. Но вы, сударыня, вы-то сразу узнали в этой особе свою подругу по пансиону. Полагаю, вы были первой в доме Юхновых, кто ее увидел. Может быть, сами отперли ей дверь. А может, едва дождались, когда старый Осип пойдет докладывать барыне о посетительнице. Бросились к ней, велели назваться Еленой Карловной, пригрозили, убедили ее вас слушаться. И она вас послушалась. Она, в сущности, была не слишком умна.

—

Нет же! Все было не так. Она сама, сразу назвалась именем Елены Карловны! О чем я вам и толкую. А я… я ее пожалела. Ведь иначе ее бы сразу вышвырнули вон. Куда ей было деться?

— Верю, сударыня. Верю, что вы знали, каково это, когда тебе некуда больше идти. Знали по себе.

— Верите — да только не представляете, каково это! Терпеть беспрестанные попреки холодной деспотичной старухи. Она была страшна, страшна. Но я ее не убивала. Слышите! Не убивала. Потому что это сделала Клара. Она и Елену Карловну убила. Я уверена. Она нам всем рассказывала, что ее госпожа, мол, угорела в комнате трактира, — Поленька зло усмехнулась. — Как же. Я не могу этого доказать. Но я это знаю. Просто знаю.

— Верю вам.

— Да?

Мурин поразмыслил. Кивнул.

— Да. Такое толкование событий очень возможно. У этой особы, вашей Клары, была привычка вопить «Угорела!» над своими жертвами. Даже когда это было абсурдно. Например, когда старая Юхнова вдруг почувствовала себя дурно в гостях. Но ваша Клара была неумна. Возможно, она рассуждала так: сошло один раз, сойдет и другой.

— Вот-вот! Она с самого начала думала надуть Юхновых, воспользовавшись всеобщей неразберихой. Пересидеть у них трудное время. А потом улучшить момент и скрыться, стащив кое-какие ценности. Но вышло иначе.

— И здесь я также вижу возможность согласиться с вами, сударыня. Такое могло быть. Обобрала ведь она подлинную Елену Карловну. Стянула у нее даже траурное платье. А мертвую переодела в свой наряд горничной.

Поленька покачала головой с сожалением:

— Ах, так глупо со стороны Клары. Но я ее понимаю. Такие, как она, как мы, мы ничего, ничего не выбрасываем. Привычка бедности, господин Мурин. Но вам-то это незнакомо.

Она теперь глядела и держалась уверенно:

— Это все Клара, Клара.

— Да, — согласился Мурин так твердо, что Поленька даже улыбнулась. А Мурин продолжил: — Но ведь саму Клару убили вы.

— Я не…

— Вы не хотели идти на дно вместе с ней. Знаете, когда я это понял? Когда узнал, что за ветки вы срезали в саду Юхновых. Ядовитое растение, плодами которого была отравлена старая Юхнова. Уничтожая куст, вы спасали не Клару, а себя.

— Неправда! Я просто попалась в когти этой лгунье!

— О нет. Вы сами прекрасно умеете их выпустить в нужный момент. Вы хотели свободы, да. Но быть свободной в бедности — не желали. И не желаете.

На глазах Поленьки показались слезы:

— Что об этом знаете вы? Вы, который родился с серебряной ложкой во рту.

Мурин поморщился:

—

Не изображайте из себя романтичную особу — эдакую птичку, выпорхнувшую из клетки злой старухи. Вы расчетливы и холодны. Вот поэтому я не взываю к вашему сердцу. Я говорю вам: подумайте. Подумайте, милая Поленька. Каторга не для вас. Каторга или тюрьма — это неволя, вы только что из неволи сбежали. Вы знаете, как действует белладонна. Неужели вы хотите, чтобы я снова вас нашел?

Даже за вуалью он видел, как Поленька побледнела.

— На что вы намекаете?

— Мне правда вас очень жаль, сударыня. Свобода сладка. Нет ничего лучше свободы. Я бы сказал, что мне вас жаль всем сердцем.

— Так отпустите меня! На свободу!

Она глядела умоляюще.

— …Только мое сердце за время войны очерствело. Сам не знаю, как с ним жить дальше. Но благодаря ему я чую следы моих собратьев. Монстров. Чудовищ, для которых цена чужой жизни сделалась ничтожна. Вот так я почувствовал в Энске, маленьком, мирном, забавном Энске, и ваши следы, сударыня.

— Лжете. Были бы собратом, вы бы меня оставили в покое.

Он поднялся и поклонился.

— Прощайте, я надеюсь.

Подошел таможенный чиновник и передал даме ее паспорт.

Прошло несколько месяцев, прежде чем эта история снова напомнила Мурину о себе. Вошел лакей с подносом.

— Вам письмо.

Мурин взял конверт, разрезал ножиком. Вынул лист, сразу забежал в конец, прочел подпись — и расплылся в улыбке:

— Госпожа Макарова!

— Кто это? — осведомился Ипполит. — Une histoire d’amour?

— Фи-фи, — бросил укоризненный взор Матвей. — Одна из моих тетушек.

— Что-о? Что ты несешь! — вскинулся старший брат.

Он не переносил шуток насчет родословной. Но Мурин не ответил, глаза его пробегали строки. Затем он сложил письмо, убрал в карман. Видно было, что мысли его далеко.

— Ну, — подтолкнул Ипполит.

— О чем я говорил?

— О том, что ты поведал злосчастной преступнице весь ее жизненный путь и верно его угадал.

— А. — Матвей по-прежнему был рассеян. — Да. Что-то вроде этого.

Ипполит с шумом втянул воздух, закинул ногу на ногу, схватил себя руками за лодыжку:

— Ну, милый мой. Этого мало.

— Для чего?

— Для нашей юстиции. Согласно закону Российской империи, для доказательства преступления требуются как минимум два свидетеля под присягой или собственное признание. Есть у тебя собственное признание?

— Нет.

— А два свидетеля, лично видевшие совершение преступления?

— Нет, но…

— Вот видишь. Не о чем и говорить. Твой рассказ, мой милый, похож на фейерверк. Картина предстает глазам, пока ракеты лопаются и горят. Вензель государя или там корабль с парусом. А как только догорят, то нет больше ни вензеля, ни корабля, одни головешки. Этих головешек для закона маловато.