Таинственная незнакомка

Циммерман Курт

Тео догадывается, какие мысли тревожат его спутницу. Он знает, как нелегко сочетать в себе чувства женщины с качествами разведчицы. Он представляет себе, как переживает за них Хильда, как желает им успеха. «Если мы выполним все как надо, если все удастся, мы тут же доложим Хильде. Это будет для нее лучшим лекарством».

Соня живо кивает и смотрит на него с благодарностью. «Конечно, его и сравнивать нельзя с мужчинами из «Адлона», — думает она. — Но в то же время он мужчина. И он мне правится».

Соня снимает квартиру. Ее хозяйка, муж которой на фронте, работает на военном заводе. На

этой неделе у нее ночная смена. Поэтому Соня уверена, что им никто не помешает. Хотя фрау Кемпених всегда говорила, что не имеет ничего против визитов мужчин, Хильда несколько раз подчеркнула, что будет лучше, если никто из знакомых не увидит Соню с Тео.

Заварив чай и поставив на стол керамическую вазу с печеньем, Сопя садится возле мужчины, который молча и внимательно смотрит на нее.

— Соня, — начинает он, — пока Хильда болеет, от тебя будет зависеть работа нашей группы. Ты можешь ходить к ней так часто, как потребуется, не возбуждая подозрений. Никого не удивит, что ты посещаешь больную подругу. Я там показываться не могу. Но у меня собирается информация, которую может рассортировать, оценить и, главное, зашифровать только Хильда. Итак, ты от меня будешь относить ей материал, а приносить то, что она сочтет нужным передать дальше. Эта передача будет производиться только через меня.

Соню удивляет та спокойная деловитость, с которой говорит Тео.

— Как ты это делаешь? — интересуется она. — Я имею в виду, каким образом ты передаешь их дальше?

Тео не отвечает. Он отпивает глоток чая, смотрит на нее без улыбки и думает: «Об этом ты должна догадаться сама». Соня Кляйн удивляется — ее словоохотливый собеседник вдруг замолчал. Потом ей становится ясно, почему он не ответил на ее вопрос. Он не имеет права. Она сердится на себя за свою наивность и надеется, что он не отнесется к ней с обычным для мужчин чувством превосходства, не скажет, что маленьким девочкам не обязательно все знать или что-то в этом роде.

Он оставляет ее вопрос без внимания и старается изменить неловкую ситуацию.

— Ты можешь предложить, где и как нам незаметно встречаться в последующие дни? Нам надо будет условиться о встрече в особых случаях.

Ее предложения он находит разумными, и они скоро обо всем договариваются. Соню радует его одобрение, но в то же время что-то и печалит ее. «Как только мы все решим, он уйдет», — думает она.

Но он удобно располагается в кресле и говорит:

— Ну вот и все. Не думай, что ты так быстро от меня отделаешься. Мне у тебя нравится.

— Благодарю за комплимент.

— Ах, Соня, я давно разучился делать комплименты. Зачем мне тебя обманывать? У меня назначена встреча через два часа. Мне не хотелось бы дольше, чем нужно, болтаться по улицам Берлина.

«Он еще останется, — думает она, — он не обманывает. Я постараюсь но разочаровать его, его и Хильду. Они могут на меня положиться». И спрашивает:

— Ты давно знаешь Хильду? Или я опять делаю ошибку, интересуясь этим?

— Хорошо, что ты все поняла.

— Господин рейхсминистр просит войти.

Удо фон Левитцов, к которому обращены эти слова, раздумывает: «Шеф заставил меня ждать не больше трех минут. Значит, либо я вхожу в круг избранных, либо речь пойдет о малоприятных

вещах. Нет, Риббентроп не любит доводить дело до неприятностей». Он важно кивает личному референту министра иностранных дел и входит в кабинет.

— Ну, что поделывают амуры, дорогой мой Левитцов? Проходите, садитесь. Сигару?

— Даже если бы я не курил, господин министр, я бы никогда не позволил себе отказаться от вашего любезного предложения.

— Как так? Я вас не понимаю.

Советник смотрит на своего начальника. «Он никогда не был интеллигентом, — думает Левитцов. — Еще будучи послом в Лондоне, он не один раз компрометировал рейх, но в то время он по крайней мере еще понимал шутки».

— Господин министр, это право всех высокопоставленных лиц — угощать своих подчиненных сигарами!

Теперь Риббентроп смеется:

— Вы все такой же шутник, Левитцов. И еще по-прежнему продолжаются разговоры о ваших похождениях.

От Удо не ускользает насмешливая нотка в последнем высказывании, но он с достоинством парирует:

— Каждый делает, что может, господин министр.

— Но надо знать меру, господин советник. Думаете, мне доставляет удовольствие, когда рейхсфюрер спрашивает меня, знаю ли я, что происходит в моем ведомстве? Я, конечно, заступился за своих людей. Я сказал Гиммлеру, что ночные увеселения происходили с моего ведома. Этим господам из службы безопасности в каждом неофициальном мероприятии мерещатся происки врага. Но у меня работают только верные последователи фюрера, сказал я им. И был прав, не так ли, Левитцов? Я был бы вам очень признателен, Левитцов, если бы вы меня подробно информировали об этих ночных эскападах. Насколько я вас знаю, вы тоже принимали в них участие. Я думаю, вы меня поняли, господин советник. Я пекусь о том, чтобы господа с Принц-Альбрехт-штрассе оставили в покое моих сотрудников, поэтому составьте мне исчерпывающий отчет о ваших бдениях: кто, когда и как. В письменном виде.

«Если я составлю ему письменный отчет, то через несколько часов отчет уже будет лежать на столе одного из главарей тайной полиции», — проносится в голове Удо, в то время как он подчеркнуто вежливо с едва заметной доверительной улыбкой на губах отвечает министру;

— Благодарю вас от имени всех причастных дам и мужчин, господин рейхсминистр. Для меня большая честь работать в учреждении, во главе которого стоит настоящий джентльмен. — Он внимательно оглядывает своего шефа и с облегчением отмечает; «Клюнуло. Можно было сработать и грубее. Ссылка на его джентльменские качества всегда была беспроигрышным номером».

Иоахим фон Риббентроп, бывший представитель фирмы по производству шампанских вин, был обязан своей карьерой удачной женитьбе на богатой наследнице и своей слепой преданности, благодаря которой он заслужил благосклонность фюрера. Он стремился к тому, чтобы его считали своим среди дипломатов старой школы, особенно представителей высшей аристократии, и всегда боялся показаться выскочкой. Грубая лесть советника пролила бальзам на его раны.

Ну ладно, можете ничего по писать, достаточно будет вашего честного слова, Левитцов. Но вы должны рассказать мне все. — С видом исповедника он удобно устраивается в кресле, ожидая пикантных подробностей.