Таинственная страсть (роман о шестидесятниках). Авторская версия
Шрифт:
С предельной щедростью я прибегал к подобному цитированию моих друзей-шестидесятников, однако, создавая их романные образы, я отдавал себе отчет, что возникнут не клоны, не копии, а художественные воплощения, более или менее близкие к оригиналам. В связи с этим возникала потребность создать новые, хоть и созвучные имена.
Вот, например, Роберт Эр. Читатель сразу понимает, что речь идет о Роберте Рождественском, который любил подписываться инициалами «P. Р.». В то же время становится ясно, что перед нами не фактографическая личность, а романический образ.
Кукуш Октава — это живая маска для Булата
Евтушенко получил имя, возникшее на фонетической близости, — Ян Тушинский. «Ян», с одной стороны, сближает его с прибалтийскими корнями, с другой — напоминает домашнее имя Ивана Бунина.
Девичья фамилия его жены той поры была Сокол; отсюда возникло ее романическое имя — Татьяна Фалькон.
Андрей Андреевич Вознесенский в романной ипостаси стал Антоном Антоновичем Андреатисом[1], сохранив двойное имя-отчество и не отказавшись от Андрея. В молодости гениальный мастер русских глоссалий[2] перевернул имя своей подруги, сделав из Зои Озу. В романе писательница Теофилова (прямой перевод Богуславской) превращается из Софки в Фоску.
Гениальная Белла Ахмадулина становится Нэллой, а ее фамилия превращается просто в возглас восторга — Аххо!
Читатель увидит, что на подобных вариациях возникают вольности романа. Автор смеет сказать, что он вовсе не старался прикрыться этими живыми масками от возможных нападок, а только лишь норовил расширить границы жанра. Дать больше воздуха. Прибавить больше прыти в походку. Напомнить нашему Зеленоглазому, какими мы были, или могли быть.
Вот так они пусть и пройдут над множественными кризисами прошлого века: держа противовес, срываясь и выкарабкиваясь на пути извечной человеческой судьбы.
КНИГА ПЕРВАЯ
Мы судьбою не обласканы,
Но когда придет гроза,
Мы возьмем судьбу за лацканы
И заглянем ей в глаза.
РОБЕРТ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
И вот тогда — из слез, из темноты,
Из бедного невежества былого
Друзей моих прекрасные черты
Появятся и растворятся снова.
БЕЛЛА АХМАДУЛИНА
Но почему ж тогда, заполнив Лужники,
Мы тянемся к стихам, как к травам от цинги?
И радостно и робко в нас души расцветают,
И роботы тоски мне речь не прерывают…
АНДРЕЙ
Любая юность — воровство.
И в этом жизни волшебство:
Ничто в ней не уходит,
А просто переходит…
ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО
Он переделать жизнь хотел,
Чтоб был счастливым каждый,
А сам на ниточке висел:
Ведь был солдат бумажный.
БУЛАТ ОКУДЖАВА
1968, конец июля
Львиная
Обитатели Львиной бухты стояли у кромки воды спинами к морю, лица задраны вверх, к отвесам Карадага. Наверху, над отвесами, виднелось несколько фигурок физтехов. Намечался спуск на веревках в бухту. Другого пути сюда не было. Погранохрана запрещала использование какого бы то ни было плавательного средства, ну а пешком вдоль горы сюда было не пройти: отвесы уходили сразу на большую глубину, прерывая связь между маленькими бухточками, населенными дикими людьми потухшего вулкана: Львиная, например, была оторвана от Разбойничьей, а та в свою очередь от Сердоликовой. Последняя, впрочем, узкой тропинкой кое-как была связана с Третьей Лягушкой, та со Второй, Вторая с Первой: чем дальше к востоку, то есть ближе к Коктебелю, тем тропинки становились надежнее. Львиную же местные обитатели называли Максимальной. Это был своего рода форпост карадагских насельников-дикарей. Дальше на запад череда бухт обрывалась, и до самой Биостанции тянулись одни отвесы. И вот сегодня в Максимальную пожаловали гости.
Об их прибытии львиных оповестил опущенный сверху камень, к которому была приторочена записка. Она гласила: «Ваше превосходительство господин Президент и вы, достопочтенные члены Парламента СРК, вас приветствуют скалолазы из Курчатовского. Хотим пообщаться. Надеюсь, не возражаете. По поручению отряда, ФУТ». Еще до прибытия этого послания ребята внизу догадались, что там, наверху, появились какие-то свои, по каким-то не вполне ясным приметам — «физтехи», ну а прочтя записку, поняли, что там с ними один из львиных, член парламента, вот именно тот самый ФУТ, который здесь прошлым летом обретался. Тут же началась перекличка. Снизу крикнули:
«Вы тут по делам, ребята, или так, погулять-ять-ять-ять?»
Эхо усиливало голоса.
Сверху ответили:
«Мы тут Герку из расселины вытаскивали».
«Какого Герку?»
«Вы что, не знаете? Весь Коктебель гудит-ит-ит-ит».
«Какой еще Коктебель? У нас тут своя среда».
Сверху: «Своя что?»
Снизу: «Среда-а-а!»
Сверху: «У всех суббота, а у них среда. В среду-то как раз Герка Грамматиков в расселину сыграл».
Снизу: «Это тот Грамматиков, что из Дубны?»