Таинственный двойник
Шрифт:
– Ну раздевайся, снимай шубейку, – Пантелеймон подошел к ней. Усадив ее за стол, повернулся к жене: – Налей-ка Настеньке варенца.
К варенцу дали пирожок, шанечку. Все это она съела с аппетитом.
Наевшись и поблагодарив их, она призналась:
– Как мне хорошо у вас! Вы – точно родные.
– Были бы, – вздохнула хозяйка, – да вот…
– Он вернется, – выпалила она с жаром. – Я верю!
– Доченька ты наша, – почти запричитала хозяйка, – нет никого у нас дороже тебя. Счастья мы тебе хотим.
Настенька насторожилась и посмотрела
– Не смотри ты на меня так, не рань мое сердечко. Оно и так болит, не переставая. Но поверь, наша дорогая, не надо себя обманывать, – она вытерла слезы, – если жив он и здоров, то увезли его, бедного, за море-океан. И нет оттуда дороги. Была бы – давно бы он соколом ясным прилетел, рыбой-окунем приплыл бы к своей лебедушке. Но нету… – она разрыдалась.
– Ну, мать, успокойся, – стал утешать ее Пантелеймон.
Она вытерла слезы, глотнула водицы.
– Нет уж, – безнадежным голосом заговорила хозяйка, – не дождемся мы его, и тебе, голубушка ты наша ненаглядная, хочу сказать: не убивай себя, не губи красоту свою. Выбери человека хорошего. А Андрюшу в сердце своем носи. В имени сына твоего сохрани. И мы с Пантюшей, – она взглянула на мужа, – благословляем тебя!
Метель стужей сменилась, окна разрисовала. Скрип снега за версту слышен. Сидит дева у окна и задумчиво в него смотрит. Что она там видит? Друга своего потерянного, как он борется с ворогами разными. Или бьется сокол ясный с коршунами черными. Не пускают они его. Наседают со всех сторон. А может, стала слушать, не зазвучат ли бубенцы далекого княжьего возка. Кто его знает… Чужая душа – потемки.
ГЛАВА 26
На возвращение в Гемлик братья потратили времени гораздо меньше, чем его ушло на дорогу в Константинополь. Кроме огромного впечатления, которое они получили от второго Рима, Санд вез с собой еще и огромную печаль. Почему-то, когда была не устроена его жизнь, его думы о Настеньке были скоротечны, не глубоки? Но стоило ему укрепиться в жизни, и особенно после поиска в Константинополе, мысль разыскать ее овладела им полностью. И он, стоя на палубе, обдумывал свое посещение Родины. Немного осложнит поездку Осман своим желанием ехать вместе. Санд уже хорошо знал его упрямый характер, и надеяться на то, что тот может отказаться, не приходилось.
– Ну и что, он ведь по-нашему князь, ему легче будет разговаривать с Вышатой, – успокаивал себя Санд.
Возвращение было спокойным. Постоянно дул попутный ветер. Море было тихим, и Осман осмелился выйти на палубу. Ему это даже стало нравиться. Как гром средь ясного дня, раздался голос смотрящего:
– Гемлик!
Марголис встретил их с распростертыми объятиями. Он немного опечалился, когда узнал, что произошло с Годолисом. Коней он сохранил. Рыжий, когда увидел Санда, чуть не снес стену, обрадовался даже появлению Клыкастого.
На следующий день они отбыли в свое стойбище. Застоявшиеся кони, казалось, так и вырвутся из-под своих седоков. Ветер, наполненный таким родным запахом, бил в лицо, радуя всадников. Даже всегда
Им повезло и на этот раз. Ни одной из банд на дорогах разваливающейся Вифинии они не встретили. Не прошло и трех суток, как на горизонте замаячили знакомые до боли родные шатры. Даже кони, и те прибавили. Они ворвались в стойбище подобно вихрю.
Пугая встречных, разгоняя собак и кур, промчались они до шатра Эртогрула. Бей был болен и какой день не вставал с постели. Но, услышав бешеный топот, вскочил и бросился навстречу своим сыновьям.
Встреча была горячей. Он прижал их к себе и долго не выпускал из объятий.
– Что с тобой, отец? – чуть не враз спросили братья, увидев, как он тяжело опустился на разбросанные шкуры.
– Да было совсем плохо, – произнес он тихим голосом, – но сейчас полегчало. – Садитесь и рассказывайте.
Говорили они по очереди. Порой вместе смеялись, но когда Осман рассказал, как чуть не утонул, если бы не Санд, лицо отца нахмурилось.
Санд разрядил обстановку тем, что сказал:
– Брат сильно преувеличил. Это так, чтобы вы увидели в нем героя. Я же научил его плавать, и, должен сказать, отец, он смышленый малый.
Все рассмеялись. Напряжение было снято. Они долго и красочно расписывали Константинополь, и бей увидел, что они влюбились в этот город. Другого он и не ожидал, вспомнил свою молодость, когда они с отцом предприняли довольно далекую езду по чужим местам, вплоть до этого града.
Закончил же повествование Осман, ошарашив отца неожиданной новостью:
– Я еду с братом на Русь.
Отец, услышав это неожиданное сообщение, часто заморгал глазами, потом произнес:
– Что ты сказал?
– Я с братом еду на Русь.
Он отчеканил каждое слово твердым, уверенным голосом. И бею стало ясно, что отговаривать его бесполезно.
Умный бей тотчас понял, что запретом их не остановить, и надо придумать что-то особенное. И тут на ум пришли его далекие юношеские годы, когда их племя проживало далеко на востоке, и они с дедом, тоже Эртогрулом, ездили на Итиль к хазарам, где встречали урусов. Это было зимой. Их встретили снежные бури, морозы, волки… Глубина снегов порой доходила до того, что скрывала лошадей. Они думали, что назад не вернутся. И дали клятву Аллаху: если вернутся, никогда больше не поедут в эти земли. Обо всем этом он и рассказал.
Но все эти страшилки Османа не убедили. Он сказал отцу:
– Как же там жил Санд, живут другие? Как туда прошел Батый и не уходит? Нет, отец, ты не прав. Мы с Сандом пройдем везде. Правда, Санд? – и посмотрел на него.
Санд в ответ только рассмеялся. Говорить что-то вопреки мнению отца он не хотел, но эти «страхи» его поистине рассмешили. Эртогрул задумался:
– Ну, если так, тогда я подлечусь и поеду к хану Байджу и возьму для вас охранную грамоту.
Братья переглянулись. Они поняли, что отец благословляет их и хочет оказать помощь. Вот это отец! Все понимает!