Таинственный ключ и другие мистические истории
Шрифт:
Обыкновенно Трехерн оставался у себя в комнатах до обеда, а то и до ужина. Вот и теперь он, опасаясь вызвать подозрения нехарактерной для себя активностью, выехал к гостям только в полдень. Как раз вскрыли пакет с почтой, и каждый был занят своими письмами. Впрочем, когда появился Морис, все подняли взгляды, чтобы его приветствовать, а Октавия даже обернулась, послушная порыву. Правда, она тотчас опомнилась и спрятала вспыхнувшее личико за газетой. Ничто не ускользнуло от пытливого взгляда, а то обстоятельство, что нынче почта доставлена с опозданием, Трехерн использовал как предлог дознаться, кто же похитил
– Так-так! Почту получили все, кроме меня. А ведь я ждал письма еще вчера вечером. Майор, посмотрите, не завалялось ли мое письмо среди ваших?
Трехерн всегда фиксировал пронизывающий взгляд на том, к кому обращался. Без единого вздоха, без намека на смущение майор перелистал свои письма и отвечал самым непринужденным тоном:
– Ваше письмо не обнаружено. Сочувствую. Лично меня ничто так не раздражает, как задержка корреспонденции.
«Майор ни при чем», – понял Трехерн. Он обернулся к Эннону, погруженному в длинное послание некоего сердечного друга, который, судя по лицу читающего, явно имел особый талант излагать новости.
– Эннон, обращаюсь к вам, поскольку обязан выяснить, кто похитил мое письмо.
– У меня всего одно. Прочтите, если вам угодно, и успокойтесь, – бросил Эннон.
– Нет, благодарю. Я просто пошутил. Наверняка оно у тетушки. Наши с Джаспером письма вечно путают, а тетушка следит, чтобы ее сын получал всю адресованную ему почту. Итак, тетушка, не у вас ли мое письмо?
Леди Трехерн раздраженно нахмурилась.
– Дорогой мой Морис, сколько шума из-за какого-то письма! Никто из нас его не прячет, и не надо сваливать на наши головы забывчивость твоего корреспондента и безалаберность почтовых служащих.
«Тетка точно не брала письма, – подумал Трехерн. – Когда она хочет расстроить мои планы, она безукоризненно вежлива». Он извинился за грубость и направил каталку в свой любимый залитый солнцем эркер, где углубился в чтение свежего журнала. Миссис Сноудон вскрывала для мужа письма; покончив с этим нетрудным занятием, она проследовала в библиотеку – как бы за книгой. Действительно, вскоре она появилась с каким-то томиком, подошла к Трехерну и, протянув ему книгу, сказала звучно и отчетливо:
– Окажите любезность, найдите для меня пассаж, на который вы ссылались вчера вечером. Мне не терпится прочесть его.
Живо разгадав ее стратагему, Трехерн раскрыл томик с нарочитой небрежностью, выхватил записочку, что таилась между страниц, наугад указал пассаж, вернул книгу и вновь занялся журналом. Защищенный его обложкой, Морис развернул и прочел послание:
«Все понимаю, однако не беспокойтесь, вчера я написала только “Нужно увидеться наедине, скажите, где и когда”. Не бог весть сколько информации для соглядатая, которого я вычислю прежде, чем мы сядем ужинать. Следите за мной: первый, с кем я заговорю, когда мы соберемся здесь вечером, и будет похититель. Берегитесь его».
Трехерн бросил записку в камин вместе с бумагой, которой был обернут журнал, и отвлек мысли от вчерашнего происшествия. Пускай миссис Сноудон, если ей так хочется, поиграет в сыщика, а у него другие дела.
Был ясный, солнечный декабрьский день. Молодежь собралась на конную прогулку, генерал и майор нежились на террасе, а леди Трехерн вдруг сказала своему племяннику:
–
– С удовольствием, – отвечал молодой человек, отлично понимая, зачем его позвали.
Миледи была непривычно молчалива и мрачна, однако явно настраивалась на необходимый, пусть и тяжелый разговор. Морис заметил это и прервал неловкую паузу прямым вопросом по теме, которая волновала их обоих:
– Полагаю, вы хотите мне что-то сказать насчет Октавии; я угадал, тетушка?
– Да.
– В таком случае не утруждайте себя, я начну сам. Я докажу вам свою порядочность, открыв положение дел – настолько, насколько оно мне известно. Итак, я нежно люблю Октавию, но я не безумец, чтобы признаться ей в чувствах. Наш союз невозможен, я не питаю надежд. Верьте мне: я буду молчать, а если вам угодно, чтобы она вышла за Эннона, я и это приму без единой жалобы. Октавия ведет себя иначе. Очевидно, вы уже говорили с нею, и мой маленький друг, моя сиделка больше мне не принадлежит. Наверное, вы поступили мудро. Хотя, если это сделано из-за опасений на мой счет, ваши усилия напрасны – все свершилось, я влюблен и буду любить кузину до конца своих дней. Если же вы старались ради Октавии, я запечатаю свои уста и скорее уеду, нежели стану причиной ее страданий.
– А ты не лукавишь, Морис?
Леди Трехерн смотрела теперь с новым выражением, ее лицо смягчилось.
– Нет, не лукавлю, тетушка! – воскликнул Морис. – Можете испытать меня, если вам угодно. Я не дурной человек, и я хочу стать лучше. С тех пор, как со мной случилось несчастье, у меня было достаточно времени изучить многое – и себя самого в том числе. Да, я не идеален, но я лелею надежду сохранить свою душу честной и правдивой, пусть даже тело мое искалечено. И это не просто слова. Несмотря на искушение, я считаю, что смогу сдержаться, если вы не откажете мне в доверии.
– Милый мой мальчик, я тебе верю и благодарю тебя за откровенность. Я помню, что жизнью Джаспера обязана тебе, и даже не надеюсь когда-либо вполне выплатить этот долг. Не забывай об этом, когда я кажусь тебе холодной и недоброй. Не забывай и того, что я скажу тебе сейчас. Если бы не твое несчастье, я была бы рада выдать за тебя Октавию. Но…
– Погодите, тетушка, выслушайте меня, – перебил Трехерн. – Доктора недавно предупредили меня, что любое потрясение – неважно, страшное или, наоборот, радостное, любой шок от изумления или горя могут послужить толчком к исцелению – между тем как раньше меня убеждали, что на это понадобятся годы. Я пока ничего не говорил, ведь тут на все воля случая, но неужели мне совсем отказаться от Октавии, раз есть надежда?
– Тяжело тебя огорчать, однако, по-моему, шанс ничтожен, и неразумно делать на него ставку, когда речь идет о будущем. Вообрази, что я отдала тебе дочь, а надежды не оправдались. Вы оба будете несчастны! Нет, Морис, лучше прояви великодушие и не связывай Октавию. Пусть строит счастье с кем-нибудь другим. Эннон ее любит, ее сердце свободно… Если ты будешь молчать, она скоро проникнется к нему нежными чувствами. Бедный мой мальчик, как ни жестоки мои слова, а я должна была их произнести.
– Следует ли мне покинуть ваш дом, тетушка? – Голос Трехерна не дрогнул, даром что губы совершенно побелели.