Таинственный незнакомец
Шрифт:
Пытаясь совладать с разразившимся внутри хаосом, Гаррет вернула газету отцу. О господи, как Рэнсом мог напасть на трех человек, находящихся в тюрьме?
– Нет никаких доказательств, что это дело рук Рэнсома, – отрезала она.
– Только люди Дженкина могут войти и выйти из тщательно охраняемой тюрьмы, и так, что их не схватят.
Гаррет с трудом заставила себя посмотреть отцу в глаза. За последнее время он сильно похудел, кожа на когда-то пухлых щеках обвисла, под глазами появились мешки, а вид у него был такой тихий и усталый, что слезы подступали к глазам.
–
– Ты не придала значения тому, что случилось в тот вечер, – сказал отец, внимательно глядя на нее. – Ты говорила, что солдаты только оскорбили тебя, но ведь все обстояло намного хуже, не так ли?
– Да, папа.
– Тогда эти шакалы заслужили то, что сделал с ними Рэнсом, что бы он там ни сделал. Может, он и хладнокровный убийца, чья душа будет гореть в аду, но я благодарен ему. Я и сам отделал бы этих мерзавцев, если бы только у меня были силы.
– Я не одобрила бы этого, как не одобряю и его действия, – заявила Гаррет, складывая руки на груди. – Член «комитета бдительности» ничем не лучше головореза.
– Собираешься ему сказать об этом?
Ее губы скривились в усмешке.
– Собираешься добиться от меня чистосердечного признания, папочка? У меня нет намерений вновь увидеться с мистером Рэнсомом.
Фыркнув, отец продолжил чтение газеты. Сквозь шелест переворачиваемых страниц донесся его голос:
– То, что ты не можешь посмотреть человеку прямо в глаза, когда лжешь, совсем не означает, что ты одурачила его.
Несколько следующих дней принесли с собой только нескончаемое раздражение и кучу тяжелой работы. Гаррет приняла роды у жены заведующего одним из отделов, вправила ключицу, продемонстрировала приемы малой хирургии, удалив неопасную опухоль, – и все это делала безразлично и рассеянно. Даже интересный случай ревматической эффузии коленного сустава не смог поднять ей настроения. В первый раз за всю жизнь у Гаррет необъяснимым образом стало исчезать ее восторженное отношение к работе, которая всегда давала цель и приносила удовлетворение.
Ей пока удавалось избегать ужина с Рейвенелами, ссылаясь на усталость после круглосуточного бодрствования у постели больного, но было понятно, что скоро последует очередное приглашение, и его придется принять.
Во вторник к вечеру, когда Гаррет собирала свой саквояж, готовясь к еженедельному визиту в работный дом, к ней пожаловал ее напарник по работе в клинике.
Хоть доктор Уильям Хевлок и не делал секрета из того, что выступал против решения Уинтерборна принять на работу врача-женщину, очень скоро стал ее наставником и верным другом. Мужчина средних лет с характерной копной седых волос и с крупной «львиной» головой – именно так по мнению пациентов и должен выглядеть настоящий врач, – он обладал потрясающим практическим опытом и авторитетным мнением, и Гаррет многому у него научилась. К его чести, Хевлок, несмотря на грубые манеры, был человеком честным и открытым. Вначале он противодействовал Гаррет, но затем стал относиться к ее хирургической
Доктор Хевлок появился в дверях подсобки с двумя мензурками в руках, наполненными золотистой жидкостью, и объявил, протягивая одну Гаррет:
– Я принес тебе порцию укрепляющего тоника.
Приподняв брови, она подозрительно понюхала содержимое, потом через силу улыбнулась.
– Виски?
– Не просто виски, это «Дьюарз». – Он внимательно посмотрел на нее и провозгласил: – С днем рождения!
У Гаррет округлились глаза от удивления. Даже ее отец не помнил, а здесь она вообще никому не говорила.
– Откуда вы узнали?
– Дата стояла на твоем заявлении о приеме на работу. Так как моя жена занимается личными делами, она знает дни рождения всех сотрудников и не забывает о них.
Они чокнулись и выпили. Виски было крепким и одновременно мягким. Во рту у Гаррет остался привкус солода, меда и свежескошенного сена. На секунду закрыв глаза, она ощутила, как жидкий огонь стекает вниз по пищеводу.
– Роскошно! – проговорила она. – И какое удовольствие! Спасибо вам, доктор Хевлок.
– У меня есть еще один тост: «Neque semper arcum tendit Apollo».
Они выпили снова.
– А что это значит? – поинтересовалась Гаррет.
– «Даже Аполлон не всегда натягивает свой лук». – Хевлок добродушно посмотрел на нее. – В последнее время ты постоянно в кислом настроении. Я не знаю конкретно, в чем проблема, но у меня есть предположение. Ты преданный своему делу доктор, несешь на своих плечах массу обязанностей и делаешь это так умело и квалифицированно, что все мы забываем о главном: ты еще очень молода.
– Это в двадцать восемь-то? – уныло спросила Гаррет и сделала еще один глоток из мензурки.
– Всего лишь маленькая девочка в лесной чаще, – сказал он. – И как у всех молодых, у тебя наблюдается тенденция бунтовать против строгого надсмотрщика.
– Никогда так о вас не думала, – запротестовала она.
Хевлок криво усмехнулся.
– Я как раз не строгий надсмотрщик, доктор, а вот вы – да. Дело в том, что восстанавливаться – естественная необходимость. А твой стиль работы превращает тебя в зануду, и ты останешься занудой до тех пор, пока не найдешь приятное занятие за пределами нашей клиники.
Гаррет нахмурилась:
– У меня нет интересов за пределами нашей клиники.
– Если бы ты была мужчиной, я посоветовал бы тебе провести ночь в самом лучшем публичном доме, который был бы тебе по карману. Однако у меня нет никаких идей, что посоветовать молодой женщине в такой ситуации. Просмотри список хобби и выбери себе что-нибудь. Заведи любовную интрижку. Отправляйся на праздник в какое-нибудь место, где еще ни разу не была.
Закашлявшись от глотка виски и прослезившись, Гаррет удивленно посмотрела на него и хрипло уточнила: