Таир
Шрифт:
— Что теперь, Таир? Что будет с тобой?
— Справимся, — сказал, выкидывая сигарету, и в макушку ей уткнулся. Ответа, что дальше и сам не знал, но теперь был уверен, что точно справлюсь.
Эпилог первый. Ася
Я сразу поняла, что пришли по мою душу. Чуйка сработала, но как всегда, это не спасало. Машину подозрительную приметила, обернулась — рядом ещё одна. Дверь приоткрылась, а я испытала дежавю.
Только вместо Годзиллы на заднем сидении Таир расположился. Посмотрел на меня серьезно так и вздохнул:
— Сколько можно бегать, Сандугач?
Я секунду другую раздумывала, а потом устроилась рядом с ним.
— Далеко собралась на этот раз?
— Зачем тебе все это, Таир?
Вопрос этот меня волновал с тех самых пор, как Шакиров спасать меня приехал. По моей вине он оказался во все эти неприятности втянут, по моей вине — на его руках кровь чужая. Может, без меня обошлось бы гораздо легче, не мне ли знать, каково жить с ощущением того, что ты убийца?
— Дура ты, Сандугач, — заявил он устало.
— Дура, — послушно кивнула я. У него под глазами тени залегли, лоб прорезан морщинами. Я руку протянула и провела по одной пальцем, а он ладонь мою перехватил и потянул к себе:
— Домой поехали, там поговорим.
В квартиру его поднимались молча, я не знала, с чего начать, Таир думал о своем. Мы его только до больницы довезли, и пока ребята из охраны разбирались, что с ним делать, я тихонько слиняла из его квартиры, хотя велено было ждать и не рыпаться. Но удрать удалось недалеко и ненадолго.
В прихожей мой чемодан стоял. Дырявый, но такой родненький: я на колени плюхнулась и его к себе прижала, точно он самым главным в моей жизни был. Открыла его, а мне первыми под ноги вывались трусики ажурные. Вокруг черного телефона перевязанные, бантиком.
— Тимур, придурок, — произнес Шакиров из-за спины. — Это он пальто твое спёр, потом телефон подкинул, чтобы следить, куда ты поедешь, Пинкертон хренов.
Обернулась, Таир в руках два бокала держит с алкоголем, один мне протянул.
— Тебе пить-то можно?
— Поговори мне, — разозлился, — нужно, я бы сказал.
Я протянутый бокал взяла, хлебнула и поморщилась от горечи. Тишина звенела, и я понимала, что должна сказать. Выговориться, иначе это всегда будет висеть между нами.
— Я тогда, восемь лет назад…
Начала и запнулась, откровения всегда давались с трудом, — меня Артем Рогозин изнасиловал. Тебе признаться я не смогла. И не смотри на меня так! — чуть повысила голос, но тут же продолжила, — я… грязной себя чувствовала. Тебе и без меня досталось, если ещё и я бы со своими трудностями свалилась…
Я рассказывала и в глаза ему не смотрела, крутила бокал, наблюдая как алкоголь по дну переливается. В подробности той жути, что Артем со мной сотворил, вдаваться не стала, а вот дальше пришлось в красках.
— А потом я к ним домой пришла. Светка позвонила, он ее заставил. Пока доехала, Артем уже ее до полусмерти довел. А потом за меня принялся, а Света в это время уползти пыталась, на помощь позвать. Мне нож под руку подвернулся, тот, которым Артем угрожал, я ему в шею воткнула. Не раздумывала даже, сама не поняла, ничего вокруг не вижу, только лицо его ужасное и глаза эти.. как у маньяка. Пятилась от него, а он за мной ещё несколько метров полз, хрипит, кровь льется везде, не жизнь, а фильмы Тарантино… и когда он сдох, ничего я не почувствовала. Страшно было, вот и все, побежала и об Светку на пороге споткнулась, она уже не дышала к тому времени.
Я дошла до того самого момента. По щекам катилось, ладонью провела — слезы. Даже не заметила, что плачу. Выдохнула, на Таира посмотрела и очень тихо сказала:
— Я так привыкла жить в страхе, что за мной придут и все, что сделал Артем, повторится, что обо всем остальном даже не думала. И казалось, что выбора нет. Я знаю, что прощения мне нет, я вначале уверена была, что сделаю все, что просят, и снова смогу забыть об Артёме и о тебе. А потом поняла… только поздно было, и назад пути нет, и тебе рассказать не смогла. Ноутбук только сломала, — скомкала я свое признание. Сумбурно вышло, только и в голове ведь все так же, мысли пляшут.
Бокал Таира был пустой, лицо отрешенное и бледное.
— Я пойду тогда, — поднялась, отряхивая колени, — если голову открутить захочешь, так тому и быть
— Села, блядь! — вдруг рявкнул Таир и по столу кулаком шарахнул. Я голову в плечи втянула и зажмурилась, но послушно села напротив него. — Я из-за тебя, Сандугач, из-за твоих дурацких игр в молчанку, человека убил. Я, блядь, почти половину бизнеса Динару отписал, чтобы нас не посадили, а дело замяли, потому что у этого московского пидараса связи и знакомства, и я совсем не хочу новых конфликтов. От меня начальник охраны ушел, потому что я его не послушался и во всю эту херню ввязался, и его, и себя подставил. У нас до сих пор крыса сидит где-то, и я вообще без понятия, кто это и как его искать. Ты понимаешь, что натворила? И куда ты после этого собралась?
— Убьешь? — спросила тихонько, а Таир аж поперхнулся, а потом заорал:
— Ася, твою мать! — и за руку на себя меня дёрнул. Я на него полетела, взвизгнув, а он рыкнул, — я тебя сейчас так оттрахаю, Сандугач, чтоб ты больше ходить не могла, не то, что сбежать.
А я поняла, что вовсе этого не против. Одежда полетела в разные стороны, мы целовались, стукаясь зубами, а я думала — живые, черт возьми, мы живые.
… Я стояла возле окна нашей комнаты в доме эби. С улицы доносились детские крики, с кухни тянуло пирогами и супом, но есть не хотелось совсем. Завтра очередной аш, и я тихо радовалась, что прихватила пару платьев с большими карманами — будет куда сложить вкусняшек для Сахипжамал.
Махмуд, заметив меня в окне, махнул рукой и крикнул:
— Родила! Беги смотреть!
И я побежала, на ходу думая: если корова, — отелилась, если собака — ощенилась, а если Сахипжамал?
— Осчастливилась, — заключила я, заходя в полумрак сарая, где лежала новоиспечённая мамаша, а возле нее — два светлых, кудрявых ягненка, похожих на "Доширак". Мамино молоко едят, прижались к Сахипжамал носами. Овца при виде меня жалостно проблеяла, а я по главе ее погладила, — ты молодец. Я твоим детишкам платки привезла, чтоб их не съели.