Так было
Шрифт:
У нас с Розенгольцем были нормальные отношения, но сухие. Он никогда не обращался ко мне ни за советом, ни за информацией. Я также избегал бесед с ним.
Сталин добился того, что вопросы внешней торговли даже в Госплане и Совнаркоме подробно не рассматривались. Розенгольц один ходил к Сталину с планами, главным образом с валютным планом и планом валютных накоплений. Сталин одобрял это, и Розенгольц строго руководствовался указаниями Сталина, входил в Госплан и Совнарком со своим планом. Все решалось в тайне от них. Сам Розенгольц очень был доволен такой обстановкой. Он работал неплохо как чиновник. Это его устраивало, устраивал такой способ решения вопросов, потому что никакой критики в отношении
Розенгольц ввел в наркомате порядок послушания и исполнения, вместо того чтобы пользоваться методом обсуждения вопроса на коллегии, с активом работников наркомата. Работники, которых я хорошо знал, проявляли недовольство, что совсем другой стиль работы стал, что нарком не слушает, не терпит возражений.
И вдруг в конце 1937 г. Розенгольц был арестован «как бывший троцкист и теперь имевший отношение к троцкистской деятельности». Он действительно когда-то голосовал за Троцкого, но был предан Сталину и никакого отношения к троцкистской группировке давно уже не имел. Я удивлялся только, что делал Сталин с людьми, которые честно работали для советской власти.
Как-то осенью, в 1938 г., часов в 9 вечера, когда я находился в Совнаркоме, позвонил Поскребышев и сказал, что Сталин с Молотовым находятся в ложе Большого театра и Сталин просит меня зайти туда. Шла опера «Иван Сусанин». Сталин очень любил эту оперу, и мы с ним раз восемь или девять были на ней. Сначала мне нравилось, а потом надоело.
Я никак не мог догадаться, по какой причине меня приглашают. Надо сказать, по сравнению с тем, что было раньше, в 1938 г. Сталин редко вызывал меня лично. Он чувствовал, что я тяжело переношу те репрессии, которые он применял в отношении руководящих кадров и вообще в стране. Возможно, поэтому он стал относиться ко мне несколько холоднее. К тому же в это время перестали устраивать регулярные заседания Политбюро, как это было раньше (каждый четверг с 12 до 5-6 часов дня). Вместо этого 2-3 раза в месяц устраивались совещания узкого состава Политбюро, как правило, без предварительной повестки. В этих заседаниях я участвовал.
В антракте Сталин мне говорит: «Ты знаешь, что после ареста Розенгольца исполнение обязанностей наркома было возложено на Судьина, который до этого занимал должность зампредседателя Госконтроля. Оказалось, что и он замешан во вредительстве. Тогда мы решили взять человека со стороны и сделали и.о. наркома Чвялева, который до этого работал директором Института внешней торговли в Ленинграде. И очень удивлены — Чвялев, которого мы взяли, казалось, умный, честный человек, молодой, — он также участвует во вредительской антисоветской группировке». (Я не понимал, почему он меня об этом информирует.) Сталин продолжал: «Чвялева нельзя терпеть во главе наркомата. Меркалов — его заместитель — тоже подозрительный человек. Возможно, он также с ними вместе. Ты не мог бы взять на себя исполнение обязанностей наркома внешней торговли с исполнением обязанностей зам. Председателя Совнаркома? Резервы исчерпаны у нас, а ты и дело, и людей знаешь, и дело поправишь быстро».
Я сказал, что у меня очень много обязанностей получается и все их надо исполнять. Поэтому мне очень трудно давать согласие, хотя я и не возражаю, если ЦК считает это необходимым. Он сказал: «Надо. Ты справишься. Ты не обязан в мелочи вникать. Подберешь людей, ими будешь руководить, и дело пойдет. Только строго прими дела от Чвялева, используй приемку дела для необходимой проверки состояния дел в наркомате, все недостатки выяви и какие люди вредят, чтобы от них избавиться. А потом, после сдачи дел, мы арестуем Чвялева, а через некоторое время, возможно, и Меркалова.»
Подумав,
Сталин сказал: «По первому вопросу нет надобности освобождать тебя от тех обязанностей, которые возложены на тебя как заместителя Председателя Совнаркома: настолько ты хорошо знаешь работу этих наркоматов, так много у тебя энергии, что вполне можешь совмещать и эту работу и работу во Внешторге. Так что эта твоя просьба не будет удовлетворена. (Я не стал возражать против этого, промолчал.) Что касается твоей второй просьбы, — продолжал Сталин, — то ты, пожалуй, прав. Чтобы создать хорошую атмосферу для твоей работы, дадим указание НКВД прекратить всякие аресты работников Внешторга. В отношении согласования вопроса ареста работников наркоматов с наркомами — подумаем».
Сталин не мог не понять, что вопрос этот был важен и в той обстановке совершенно необходим. С 1 декабря 1938 г. было установлено, что разрешение на арест работников союзных и республиканских наркоматов, а также приравненных к ним учреждений дается по согласованию с соответствующим наркомом или начальником учреждения.
Я прибыл в наркомат, образовал подкомиссии, стал выслушивать доклады о состоянии дел. Недостатков было много.
Состояние дел оказалось хуже, чем я мог предположить. В наркомате из 46 человек, которые начиная с 1930 г. в разное время были заместителями наркома или членами коллегии, не оказалось ни одного. Все были репрессированы: большинство на работе в самом наркомате, другие — после выдвижения на иную работу. Это были, как правило, крупные, хорошо подготовленные работники.
Особенно тяжелым положение в Наркомвнешторге стало, когда 14 июня 1937 г. с должности наркома был снят Розенгольц. Из заместителей наркома я застал одного Кушарова, да и тот пришел в наркомат лишь за три месяца до моего назначения.
Из 21 объединения в десяти не было председателей, во многих управлениях и отделах взамен снятых кадровых работников были назначены совсем неопытные работники. В 15 странах из 25, с которыми были торговые связи, должности торгпредов были вакантны из-за того, что кадровые работники были сняты. Не было торгпредов в Бельгии, Греции, Дании, Италии, Иране, Китае, Литве, Монголии, Туве, Турции, Финляндии, Франции, Чехословакии, Швеции, Японии.
Комиссия по приемке дел наркомата выявила много недостатков. В ходе ее работы отдельные факты, когда их оспаривали работники аппарата, я поручал перепроверять. Я просил, чтобы проверка проводилась строго, но объективно, чтобы не искажались факты и чтобы не использовались недостатки для шельмования работников наркомата.
Зная, что Чвялев снят, комиссия все вскрываемые недостатки возлагала на него. Тактика была понятной, но, конечно, нарком не мог отвечать за все. Но так поступали сознательно, стараясь спасти других работников, ибо вскрытые недостатки не были последствием какого-то вредительства, а были лишь результатом шараханья из одной стороны в другую в силу сложившихся ненормальных условий.