Так было
Шрифт:
Это было настолько явно, что в своем первом же выступлении на заседании Донского комитета партии я резко критиковал городские власти за эти упущения и потребовал от них немедленно навести в городе порядок, оказать помощь беспризорным, устроить их в детские дома, на работу, подкормить. Это было тогда вполне нам под силу: уже поступал хлеб нового урожая.
В течение недели я знакомился с делами, читал протоколы заседаний бюро ЦК и его переписку с местными организациями и центром, а главное, конечно, беседовал с партийными работниками, уполномоченными различных наркоматов РСФСР по Юго-Восточному краю, с руководителями и сотрудниками
Вместе с тем, не изучив еще как следует во всех деталях обстановку, я старался не спешить со своими советами или предложениями, понимая, что такие рекомендации могли быть слишком поспешными и могли принести делу скорее ущерб, нежели пользу. Одним словом, я не торопился «руководить», а больше прислушивался к тому, что мне говорили.
23 июня впервые был на заседании Югвостбюро ЦК. На этом заседании кроме меня, Нанейшвили и Лукоянова (члена Югвостбюро ЦК) присутствовали работники аппарата бюро, руководители Донского обкома партии и некоторые краевые советские работники. Вел заседание Нанейшвили. Я на этом заседании не выступал.
Вопросы, выдвигаемые на обсуждение Югвостбюро ЦК, нередко бывали случайными, в большинстве случаев плохо или совсем не подготовленными, а потому и решения, принимаемые по таким вопросам, имели слишком общий, декларативный характер. Помню, что все это произвело тогда на меня, как на работника, привыкшего к иным методам партийной работы, тягостное впечатление.
1 июля 1922 г. на заседании Югвостбюро ЦК мы распростились с Нанейшвили. Я поблагодарил его за оказанную помощь, и мы дружески расстались, после чего я уже непосредственно приступил к исполнению обязанностей секретаря бюро ЦК.
Наблюдая за работой аппарата и порядком проведения заседаний бюро, нельзя было не отметить низкую дисциплину среди краевых работников. На примере уже первых заседаний бюро, прошедших с моим участием, стало окончательно ясно, что готовились они наспех. Кроме того, очень возмутило отношение к этим заседаниям со стороны вызываемых на бюро краевых и местных работников. Многие из них являлись с большим опозданием, а иные и вообще не присутствовали, считая, видимо, эти заседания для себя необязательными.
На следующий день я вызвал к себе «нарушителей» и, побеседовав с каждым в отдельности, немногословно, но строго разъяснил им всю нетерпимость такого их отношения к партийной работе. Ограничившись на первый раз устным внушением, я предупредил их, что в случае повторения подобных фактов бюро вынуждено будет вынести им партийные взыскания. Надо сказать, что такой разговор принес большую пользу. С тех пор обстановка заметно изменилась и заседания бюро стали проходить нормально.
Обдумывая ближайшие задачи краевой партийной организации, мы понимали, что главное внимание надо обратить на ускоренное восстановление разрушенного сельского хозяйства края. Северному Кавказу, как одной из главных житниц страны, отводилась особенно большая роль. Из этой центральной задачи вырисовывались в основном три важнейших конкретных вопроса: проведение сбора продналога и организация свободной закупки у крестьян излишков хлеба, подготовка и проведение озимого сева, а также зябевая пахота, чтобы обеспечить урожай следующего года.
Кроме того, важной
И без того напряженная обстановка в крае осложнилась в июле 1922 г. в связи со вспышкой холеры. Я впервые столкнулся с такой серьезной эпидемией. Из сообщений с мест вырисовывалась безотрадная картина. В крае, как я уже говорил, ожидался хороший урожай. Но его уборка только еще начиналась, поэтому последствия голода продолжали свое разрушительное действие. Люди были истощены, здоровье их подорвалось, они физически ослабли. А тут еще эта эпидемия.
Надо было срочно развертывать дополнительную сеть медицинских учреждений, набирать медицинских работников, закупать медикаменты. Борьба с холерой требовала мобилизации всех сил и средств.
Посоветовавшись с товарищами, я передал по прямому проводу в Москву записку на имя секретаря ЦК, в копии — Совнаркому, наркомам здравоохранения и финансов с просьбой разрешить использовать 25 процентов собранного в крае общегражданского денежного налога на борьбу с эпидемией холеры. В конце этой записки добавил, что «неполучение ответа в течение 48 часов будет считаться согласием».
Ни разрешения, ни отказа мы не получили. Подождав двое суток, мы приняли следующее решение: «Ввиду истечения срока ответа от ЦК РКП(б) на запрос бюро об использовании 25 процентов настоящее постановление провести в жизнь немедленно».
Конечно, мы понимали, что это шаг неправомерный. Но чувство ответственности за положение в крае взяло верх.
Видимо, поняли это и в Москве: никаких неприятностей не последовало. Необходимые меры на местах были приняты. Эпидемия холеры быстро пошла на убыль.
Через месяц после моего приезда декретом ВЦИК была образована Адыгейская автономная область. Из горских народов адыгейцы были наиболее экономически обеспеченными. С кубанскими казаками — жителями соседних станиц — они жили дружно. Не помню случая, чтобы мы когда-нибудь обсуждали вопрос о бандитизме среди адыгейцев. Во главе ревкома Адыгеи стал уважаемый адыгейцами Хакурате, серьезный, рассудительный коммунист. С руководством Адыгейской автономной области мы работали согласованно. Никаких трений у нас не было. Местонахождение ревкома было временно определено в Краснодаре. В последующем областным центром автономии стал Майкоп.
Организация сбора продналога являлась для нас важнейшей задачей наступавшей осени 1922 г. Она требовала особого внимания, осторожного подхода, чтобы какими-либо непродуманными или поспешными мерами не вызывать недовольства среди крестьян. Мы хорошо понимали, сколь трудным было положение крестьянства в нашем крае, но республике было тогда во много раз тяжелее: нужда в хлебе для рабочих, отдававших все силы, чтобы выбраться из разрухи, была поистине огромной.
Правительство обязало нас собрать по Юго-Восточному краю в качестве продналога 48 млн пудов хлеба. Цифра эта была по тем временам, прямо скажем, немалая, но вполне реальная. Размеры, или, как тогда говорили, ставки взимаемого налога, определенные заранее, исходили из так называемого среднего урожая. Но по многим районам края урожай ожидался значительно выше среднего, и поэтому крестьянство в своей массе восприняло налог благожелательно.