Так говорил Каганович
Шрифт:
А тут фашисты в Германии набирают силу.
А Сталин вовсе не был таким, как его рисуют. И не таким, когда стал генералиссимусом. Я-то знаю Сталина с первого периода его работы, когда он скромный был человек, очень скромный. Не только жил скромно, а скромно со всеми нами вел себя.
Это потом уже мы ходили к нему на ужин. А так – он очень скромно себя вел, ему из столовой приносили еду, иногда он приглашал меня на обед к себе, скромно обедали – он, я, жена его. Это в последние годы по-другому… Я-то
Нельзя брать Сталина из Волкогонова. Волкогонов изображает Сталина так, что он с детства жестокий. Так как его отец сапожник, так как в нужде жил в семинарии, потом в Сибири, в ссылках – это сделало его человеком жестоким. Вместо того чтобы отсюда сделать фактический вывод, классовый, что из плохой жизни вышел революционер, вышел настоящий борец, что это делало его еще более гневным, еще более смелым, Волкогонов говорит, что это его делало еще более жестоким человеком.
Но разве это по-марксистски, разве это серьезно – это же глупо! Это идиотизм! Потом, характер человека меняется. В детстве – один, потом другой, третий. Кроме того, Сталин, говорит, молчал, но он затаивал в себе. Грузия делится на несколько княжеств: кахетинцы, картлинцы, гурийцы, мингрельцы и так далее. Есть там характеры медлительные и молчаливые – это кахетинцы и картлинцы. Есть характеры бурные, как Серго – имеретинец. На Украине тоже самое. Правобережные – «цоб, цобе!» На волах едет: – цоб – направо, цобе – налево. И волы так и поворачивали. Он едет и себе под нос потихоньку поет.
Левобережные – темпераментные. Характеры тоже надо учитывать. А это в Сталине воспринимают за хитрость. А- какой правитель, нехитрый? Он должен быть хитрым. Какой дипломат нехитрый? Какой человек вообще нехитрый? Каждый какую-то хитрость имеет. Ум и хитрость, они иногда смешиваются. Весь вопрос в том, что преобладает у человека. Каждый человек имеет собственный интерес, но у одного это перерастает в корыстолюбие, в жадность, а у другого это имеет особую меру.
Вчера был концерт, посвященный милиции. Страшное выступление сатирика. Что говорят о нашей стране – немыслимо совершенно! Все черно, все темно, все грязно. Столько грязи льют на нашу страну, на русских людей, на все нации, все народы. Один режиссер, из Героев Труда, выступает и говорит: «Я хочу разрешить проблемы сегодняшнего дня. Мы вышли из – как это называется? – авторитарного режима, – то ли мы должны перейти сейчас к конституционной монархии, то ли мы должны перейти к военной диктатуре, а потом уже к культурной демократии. А мы сразу перескочили к демократии и опять, так сказать, плохо.
Сумасброд какой-то! И это для всех по телевидению передают.
– Знаете, что, товарищ Чуев Феликс… Отчество… Иванович, – говорит Каганович. – Мы с вами так договоримся. В зависимости от состояния моего здоровья, конечно, потому что у меня давление иногда поднимается, вы составьте мне вопросы, я бы подготовился и рассказал. При условии, что вы перепечатаете и принесете мне. Или покажете второй экземпляр. И вы в короткий срок моей жизни могли бы иметь целую книгу.
– Конечно. Я так и думаю сделать, Лазарь Моисеевич, – ответил я.
– Сейчас много теоретических вопросов, связанных с перестройкой, над которыми надо еще работать. Я за перестройку, но как? Мне надо перечитать некоторые речи Ленина, некоторые
– Я знаю по себе: пишешь книгу, и некогда.
– Видите, я не из тех, которые защищают то, что называют сталинизмом. Для меня сталинизм есть ленинизм.
Сталинизм – есть марксизм-ленинизм эпохи строительства социализма. Да, с ошибками, но в фактическом осуществлении концепции. Точнее: сталинская концепция есть концепция марксистско-ленинская, концепция эпохи практического строительства социализма с допущением практических ошибок при осуществлении этой концепции.
– Потому что впервые это делается?
– Эпоха сложная, – говорит Каганович.
– Не было опыта?
– Вот именно. Ну, конечно, как говорится, аппетит приходит во время еды. Когда начинается борьба, так тут кулаков не считать врагами? Поэтому попадает и невиновным. Невинных попадало много. А что касается хитрости и прочего, то что поделать. Тогда надо знать меру…
– Мой брат, – говорю я, – работает на военном заводе. У них в цеху около двухсот коммунистов, восемнадцать человек вышло из партии, рабочие. Два фронтовика, один пожилой, основной возраст тридцать-сорок лет. Один заявил: «Я не могу состоять в партии, которая обливает грязью товарища Сталина». Другой: «На словах у вас одно, а на деле – иное».
Мне рассказали об одном заявлении в партком: «Хочу выйти из партии, потому что пришел к выводу, что ни она мне не нужна, ни я ей не нужен».
– Я слушал выступление железнодорожника на Верховном Совете. Очень мне понравилось, – говорит Каганович. – Потому что он говорил о серьезных проблемах железнодорожного транспорта, о путях, о рельсах, электровозах… И я потом, назавтра, стал искать его.
Обзвонил десять телефонов. В справочной узнал телефон секретариата Верховного Совета. Те послали меня в другое место. Там мне отвечают: «Мы не занимаемся этим, мы занимаемся только размещением депутатов. Звоните туда-то… «Наконец, дозвонился до комиссии транспорта Верховного Совета. «Что это вас так интересует?» – спрашивают. «Интересует, я избиратель». – «А кто вы такой? Позвоните завтра». – «А какой ваш телефон?» – «Я вам только что сказала». – «Девушка, когда вам будет девяносто пять лет, вы тоже будете забывать». – «Да что вы!»
Назавтра я звоню по этому же телефону. Она говорит: «Хорошо, я позову его. Это Насекин». Но в первый раз она сказала: Верницкий. «А это, наверно, тот, который засыпал цифрами?» Я говорю: «А меня цифры как раз интересуют!» И его позвали к телефону. Депутат Верховного Совета, машинист.
– Я вас искал, я слушал вашу речь, – говорю ему.
– Наверно, критиковать будете меня?
– Наоборот, похвалить хочу. И хочу ваши цифры получить.
– Цифры напечатаны в «Гудке» вчера. А кто говорит?
– Старый железнодорожник говорит.
– А все-таки кто?
– Каганович Лазарь Моисеевич.
– А! – и сразу стал мне говорить: – Нету костыля! Не только нет рельсов, но и костылей не дают! Плохо дело!
– Так что я интересуюсь железнодорожным делом, – говорит Каганович. – Меня это волнует, потому что я считаю, что через пару лет мы можем придти в большой кризис в стране из-за железнодорожного транспорта.
– Не только на железных дорогах – везде плохо.