Так говорил Песталоцци
Шрифт:
– Но я…
– Три трупа. Три трупа за два визита!
– Но я никого не убивал.
– Верно. Никого. Но три трупа – это много.
– Это были плохие люди.
– Соглашусь. Но у нас принято пресекать их деятельность иначе.
– Но я…
– Давай я тебе расскажу, как все было. Могу даже показать картинки.
– Приятно будет увидеть мои старые фотографии.
– А вот и ошибся. Не фотографии. Рисунки. У нас есть целая галерея рисунков. Итак. Твои начальники узнали, что ваш человек на севере Франции занялся торговлей наркотиками.
– Так.
– Не забыл, как его звали?
– Нет. Топалов.
Она сверилась с компьютером:
– Верно. Топалов. Ты приехал в Онфлер и отправился к нему. Вот посмотри.
Она нажала мышку и из принтера на столе выскочил листок.
– Посмотри.
Рисунок. Я выхожу из дома Типографа. И я сразу узнал кисть очаровательной художницы:
– Мадмуазель Дижон!
– У тебя неплохой вкус. Красивой ее не назовешь. Но мила. Пойдем дальше. Скорее всего, разговор с Топаловым ни к чему не привел, и ты через бывших членов компартии вышел на непосредственных торговцев. Тем временем Топалова убили.
– Не я.
– Не ты. Но с тобой приключилась неприятная история. Тебя самого чуть не подстрелили. Это кошмар. Ты оказался в машине с неким… – она посмотрела на экран монитора, – с неким Симоном Бланшаром.
– Его имени я не знал.
– Верю. За ним охотились его конкуренты, и, когда ты с ним ехал в машине, его пристрелили. Ты испугался. Я тебя понимаю. И ты решил поскорее уехать. И опять я тебя понимаю. Так испугался, что затащил бедную мадмуазель Дижон в мужской туалет.
Она опять нажала на мышку, и из принтера снова выскочил листок. Кики упирается, а я с искаженном от страха лицом тащу ее в мужской туалет.
– Нет. Такого испуганного лица у меня не было.
– Может быть. Делаем скидку на эмоциональное восприятие художницы. Но испугался ты так, что потребовал немедленно отвезти тебя в Швейцарию, и по дороге боялся выходить из машины.
Она опять нажала мышку, и из принтера снова выскочил листок. Я сижу в машине, а Кики кормит меня сандвичем.
– В Женеве ты щедро расплатился с художницей. Даже очень щедро. Но, в конце концов, она оказывала тебе большие услуги. Всесторонние услуги.
«Постой… Постой… – промелькнуло в меня в голове. – Кики упустила мои прогулки по крыше. Ай да Кики! Умница».
– Ты сделал все, что мог, но твои начальники остались тобою недовольны, – продолжала Алис. – И через несколько недель ты снова объявился у нас. Та же мадмуазель Дижон взяла тебя в Сан Ремо, отвезла в Сет. Там ты встречался с Мишелем Леруа, и потом вы поехали в Париж.
Она нажала на мышку, и из принтера посыпались листки. Несколько рисунков. Монпелье, Сет, Париж. Но ресторана с Кузякиным не было.
– В Париже ты провел час в здании компартии. Там тебе дали адрес, по которому ты вышел на наркодилера, и тот назначил тебе встречу в Лионе. В Париже появилась еще одна дама. Снова могу отметить, что у тебя хороший вкус.
Она еще раз нажала на мышку, и появился листок с рисунком Аси.
– Хороший
И снова появился рисунок. На этот раз я, согнувшись, бегу в сторону таможенного контроля.
– А теперь еще одна дама. Мадмуазель Алеида Брюне.
Алис вытащила рисунок, и я увидел аккуратно нарисованную Лиду в длинном платье, непонятно какого цвета.
Алис продолжала:
– На мой взгляд, такие не должны нравиться мужчинам. Но ты провел с ней ночь в Довиле. Ночь с таким пугалом. Она просто пугало.
– Чего не сделаешь ради выполнения задания!
– Мы догадывались, что она была твоей связной. Но она твердила: любовь – и ничего больше. Пришла к тебе в номер, провела с тобой ночь, утром простилась и больше тебя не видела. Мы ее допрашивали. Допрашивали с пристрастием. Таких мы допрашиваем с особым пристрастием. Но она твердила, что простилась с тобой утром и больше тебя не видела. Ты бы выдержал, если бы тебя допрашивали с пристрастием?
– Нет.
– И я нет. А она выдержала.
Спасибо, Червонная двойка. Я в тебе не ошибся. Спасибо!
– Вам тогда было легко. Коммунисты и левые никогда вас не выдавали. Они были такие, что любой допрос выдержат. Хорошо, что теперь таких нет.
Я вспомнил асиного менеджера и портрет Тореза.
– Ты права. Таких больше нет.
– И вот ты снова у нас. И снова начинаются трупы.
– Но я опять ни при чем.
– Зачем ты приехал?
– Начну с начала. В Бразилии лет двадцать назад русский химик синтезировал наркотик на базе бразильской травы «уту». Этот наркотик обладает особыми качествами, он подавляет волю, но сохраняет сознание.
Алис что-то прочла на мониторе:
– Как звали этого химика?
– Янаев.
– Ты был с ним знаком?
– Я видел его один раз. Потом он умер.
– А ты привычек не меняешь. Как только ты появляешься, ищи трупы.
– Мы тогда уничтожили лабораторию и все запасы этого наркотика. Но какое-то количество могло где-то остаться, скорее всего, в России, откуда этот Янаев.
– Как называется этот наркотик?
– «Мефистофель».
– Но это немецкое название.
– В России хорошо знают оперу Гуно.
– Ну да. И что дальше?
– Дальше к моему шефу попали фотографии, которые тебе известны, и он решил, что в этих оргиях не обошлось без наркотика.
– Скажи мне честно, тебе самому нравятся эти извращения?
– Нет. Впрочем, ты должна это знать.
– Убедил. Откуда у тебя эти фотографии не спрашиваю, не скажешь.
– Не скажу.
– Что дальше?
– Дальше я решил прилететь в Париж. Я был знаком с Тизанниковым. Здесь я узнал, что он умер и у меня теперь остается одна возможность что-нибудь узнать про наркотик. Поговорить с Лиз Морнингтауэр.