Шрифт:
Пролог
Нине выдали нежно-розовую форму кипера, и симпатичный коллега с большими карими глазами уже собирался устроить ей обзорную экскурсию по хоспису, но браслет на его руке вдруг завибрировал. Старший кипер кинул взгляд на наливающуюся тревожной краснотой полоску на запястье и удивленно покачал головой:
– Первый раз на моей памяти… Красный уровень… Ты пока надень форму, вот – кофе выпей. У нас классная кофемашина.
И вышел из комнаты.
Нина быстро переоделась, глянула на свое отражение. Оказывается, ей идет нежно-розовый, форма нравилась.
Она взяла чашку горячего кофе из автомата и подошла к окну. За светлыми занавесками открывалась безмятежный зимний пейзаж.
– Успокаивает, – пробормотала Нина, осторожно пригубив терпкую горчинку.
Вкусно. И так… хорошо. Она глядела на ослепительно белую лужайку, на шапки, покрывшие кусты, беседки и лавочки, на чистое безоблачное небо. Засыпанный снегом садик спускался вниз, Нина не видела, но знала: там небольшой пруд, который наверняка сейчас покрыт прозрачным льдом. Ей представлялось, что лед голубой и такой гладкий, что в него можно смотреться, словно в зеркало.
Нина вдруг вспомнила такой же белый безмятежный день из детства. Крепко слепленный снежок, больно ударивший в глаз, но не прервавший азарта игры. Они метали друг в друга белые холодные шары, и хотя ощутимо щипало морозцем, им скоро стало жарко. Мокрые, расхристанные, засыпанные снегом и – счастливые. В жизни с тех пор много чего случилось: и хорошего, и плохого, но Нина никогда больше не испытывала такой чистой, кристальной радости. Мальчика из детства звали Димкой, – вдруг вспомнила она. Димка Ветров. Интересно, где он теперь?
Внезапно в безмятежное состояние ворвалась невнятная тревога. Ее не должно было быть в этом самом спокойном на Земле заведении, и это испугало Нину еще больше. Она отставила чашку, подошла к двери. В коридоре прошуршало сразу несколько пар ног. Спешившие старались не шуметь, но они явно торопились и тревожили тишину спешными шагами. А еще еле слышно обменивались короткими репликами.
Нина открыла дверь и высунула голову в коридор. Он был пуст. Смутный шепот и шелест уходил в бескрайние дебри лестниц, лифтов и переходов. Нина еще совсем не ориентировалась в здании и боялась заблудиться. Поэтому решила благоразумно подождать в комнате для отдыха старшего кипера.
Она вернулась к чашке уже остывающего кофе, когда услышала, как тихо отворилась дверь соседнего кабинета. Тот, кто зашел туда, явно не привык к сдержанности хосписа. И на ногах у него точно были тяжелые ботинки, а не мягкие тапочки на гибкой подошве, которые здесь носили все сотрудники. И голос… Такой властный, что Нина даже через стенку слышала отчетливо каждый звук, хотя он и говорил негромко.
– Вы сообщали в Уголовный департамент?
Упоминание Уголовного департамента зацепило Нину. Она быстро направилась к стене, приложила к ней ухо. Отвечала женщина, взволновано, но тихо, Нине пришлось очень напрячься, чтобы разобрать ее слова.
– Как я могла?
– Верно, – кажется, мужчина был доволен. – Мы сами разберемся и с «уголовниками», и с этим… инцидентом.
– Это… Это ужасно… – женщина вдруг всхлипнула. – Я никогда… Никогда такого не видела. А я врач…
Так, словно долго-долго сдерживала слезы, а потом разом себя отпустила.
– Это ужасно и странно, – задумчиво ответил ее собеседник. – Кто мог попасть в блок с иноземцами?
– У нас здесь не тюрьма, но к охране мы относимся очень серьезно, – женский голос снова стал твердым, хоть и отвечала она по-прежнему негромко. – И камеры…
Нина поняла, что женщина так же, как ее собеседник, привыкла раздавать указания, не оглядываясь. Уверенная, что все сделают так, как она сказала.
«Наверное, главврач», – решила тут же Нина. – «А кто, интересно, второй?»
Какой управленец мог командирским тоном разговаривать с главным врачом?
– Кстати, о камерах…
– Мониторы в каждой палате, следят круглосуточно. Датчики сообщают сразу же о любом изменении. Не только в организме, но даже в настроении постояльца.
– Что же…
– Дежурный заметил только всплеск энкефалинов. Это пептиды, синтезируемые организмом, их пространственное строение сходно с морфином. Поэтому не сразу встревожился.
– То есть ваш… как их называете… постоялец жуткий мазохист-извращенец? И испытывал что-то вроде оргазма, пока его…
– Я не знаю, откуда он, – ответила главврач. – Но этот представитель неземной расы прожил у нас достаточно времени и при всей своей странности в мазохизме никогда не был замечен. Я подумала сейчас о другом. Если энкефалины ввести непосредственно в мозг, то возникает ни с чем несравнимый обезболивающий эффект. Этим можно объяснить не только отсутствие шума, но и бездействие датчиков. Они настроены исключительно на пациента и не реагируют на посторонних в его палате.
– Составьте список и вызовите по очереди всех сотрудников, кто имел доступ к иноземному блоку. Я поговорю с ними, затем опрошу пациентов из соседних палат.
– Я не думаю, что стоит их волновать, – ответила главврач. – Наших постояльцев. В блоке всего пять палат, и три из них пустуют. В последней оставшейся…
Голос задрожал, но она опять мужественно взяла себя в руки:
– В единственно жилой сейчас палате находиться живописец, он очень преклонного возраста. Сам не может отойти от кровати. Физически не способен.
– Имеете в виду живописца с Каптейна би?
– Простите, но почему вы спрашиваете? Я уверена, что вам известно все постояльцы иноземного блока…
– Как видите, не все, – резко оборвал ее мужской голос. – Я поговорю с живописцем.
– Вам придется очень постараться, – в тон ему ответила главврач. – Он почти не реагирует на окружающий мир. Так же, как до этого…
Она глубоко вздохнула:
– Граф Монте-Кристо…
– Что?! – удивился собеседник.
– Вы же не сказали нам даже, откуда он! Привезли инкогнито и забыли на несколько лет. Мы поэтому так и называли между собой – Граф Монте-Кристо.