Так начиналась война
Шрифт:
Подписанный в 4 часа утра боевой приказ был отправлен в войска. Появилась уверенность, что теперь-то уж мы добьемся перелома. Но картина, благополучно выглядевшая на штабных картах, оказалась далекой от действительности.
Из поступивших от Потапова донесений стало известно, что штаб 5-й армии пока не смог восстановить нарушенную связь со своими войсками. Поэтому положение 15-го и 27-го стрелковых и 22-го механизированного корпусов неизвестно.
Генерал Рокоссовский сообщил, что его 9-й мехкорпус в бою с танковой группировкой противника понес значительные потери, особенно от массированных ударов авиации, и вынужден был отойти к Ровно. Выдвинувшаяся вперед
Трудновато пришлось и 19-му мехкорпусу. Под давлением крупных танковых сил он с тяжелыми боями отходил от Дубно на Ровно.
Оказалось, что наша радость по поводу рывка 8-го мехкорпуса в Дубно была преждевременной. Он ворвался, что называется, в самое осиное гнездо и теперь заперт там, как в ловушке. Наши офицеры связи не могли проникнуть в Дубно — всюду натыкались на заслоны противника. Послали туда штабного командира на самолете. Он не вернулся…
Все складывалось не в нашу пользу. Увлекшись организацией контрудара, мы втянули в него все наши силы, а линия старых укрепленных районов по-прежнему оставалась без войск.
Опасность такого положения поняла и Ставка. Не надеясь на то, что мы сможем сдержать лавину фашистских танков, она начала предпринимать экстренные меры. Поступило распоряжение подчинить Киевский укрепленный район командующему 19-й армией генералу И. С. Коневу, которому предписывалось срочно сосредоточить свои войска на подступах к украинской столице по линии Горностайполь, Макаров, Фастов, Белая Церковь, Триполье и в течение 29 и 30 июня организовать там оборону.
По-видимому, Ставка уже не рассчитывала, что у нас хватит сил разгромить ударную группировку группы армий «Юг» и пробиться к границе. Об этом свидетельствовала и телеграмма с требованием передать командирам 87-й и 124-й стрелковых дивизий, которые все еще продолжали сражаться у границы, приказ: «Оставить технику, закопав ее, и с ручным оружием пробиваться лесами на Ковель».
Кирпонос вызвал генерала Астахова и полковника Бондарева и распорядился любыми способами — самолетами и через разведчиков — доставить приказ окруженным дивизиям. Тяжко было на сердце: если даже удастся передать это распоряжение, сумеют ли соединения пробиться сквозь такую толщу фашистских войск?
Всю ночь на 29 июня мы пытались уточнить положение и состояние войск на правом крыле фронта. Из 5-й армии возвратился наконец полковник Захватаев. Поездка ему выдалась трудная: командарма Потапова теперь отделяла от нас широкая полоса, занятая глубоко вклинившейся танковой группировкой противника. На обратном пути самолет Захватаева был подбит и совершил вынужденную посадку. Пришлось ему добираться на машине в объезд через Шепетовку.
Доставленные Никанором Дмитриевичем сведения не радовали. Стало известно, что 15-й стрелковый корпус и части 22-го мехкорпуса оставили Ковель и отходят за реку Стоход. И я невольно вспомнил: героически оборонявшимся у границы 87-й и 124-й стрелковым дивизиям приказано пробиваться как раз в Ковель!
135-я стрелковая дивизия 27-го стрелкового корпуса, 31-й стрелковый и 9-й механизированный корпуса, как доложил Захватаев, ведут ожесточенные бои, с трудом сдерживая вражескую группировку, рвущуюся к шоссе Луцк — Ровно с юга, 19-й механизированный корпус отбивается от врага уже на окраинах Ровно.
Побывал мой заместитель и у Лукина. Под угрозой прорыва врага в Шепетовку командарм спешит с погрузкой и отправкой на Западный фронт соединений 5-го
Как остановить их? Командующий, Военный совет и штаб фронта лихорадочно искали выход. Для общего наступления сил явно недостаточно. Переход к обороне по всему фронту теперь уже не спасал положения. Просить разрешения у Ставки на отвод войск на рубеж старых укрепленных районов? Это казалось преждевременным.
Генерал М. П. Кирпонос принял решение: продолжая активными действиями сковывать главные силы немецкой 6-й армии, усилить удары по прорвавшимся в район Острога танковым соединениям Клейста и тем самым заставить их отказаться от наступления.
Новый боевой приказ был уже готов, когда на КП фронта примчались заместитель командира 12-й танковой дивизии полковник Е. Д. Нестеров и комиссар этого соединения полковой комиссар В. В. Вилков. Оба выглядели подавленными. Они доложили, что 8-й мехкорпус в крайне тяжелом положении. Значительная часть его сил во главе с бригадным комиссаром Попелем сражается в окружении. Корпус понес большие потери, оставшиеся люди вымотаны беспрерывными боями.
Во время этого разговора, при котором присутствовали Пуркаев и я, вошел Вашугин. Мы заметили, как он побледнел, но не придали этому особого значения. Подумали, просто переживает человек за неудачу, в которой и он отчасти был повинен. Никто не мог предполагать, какой это был для него удар. Не дождавшись конца разговора, Николай Николаевич ушел.
А нам предстояло пересматривать все заново. Было ясно, что на 8-й мехкорпус больше рассчитывать нельзя. Командующий приказал вывести из боя уцелевшие его части. Но тогда теряло смысл и наступление 15-го мехкорпуса, тоже истощенного к этому времени до предела. С выводом же этих корпусов резко ослаблялась вся наша ударная группировка. На кого же теперь возлагать задачу разгрома прорвавшихся к Острогу танковых войск противника? Все надежды на армию Потапова. Посильное содействие ей окажут помимо фронтовой авиации лишь 36-й стрелковый корпус и оперативная группа генерала Лукина. Начало перехода этих сил в общее наступление командующий фронтом назначил на 1 июля.
Генерал Кирпонос поручил мне доложить о принятом им решении членам Военного совета. Захватив рабочую карту и свои записи, я направился к Н. С. Хрущеву. Он был необычно грустен и, выслушав мой доклад, без колебаний одобрил намеченные мероприятия. Узнав, что я направляюсь к Вашугину, член Военного совета с горечью сказал:
— Не ходите. Теперь уж не придется ему докладывать. Отвоевался Николай Николаевич…
Вашугин застрелился. Это был честный, бескомпромиссный, энергичный человек, но слишком впечатлительный и легкоранимый. Тяжесть неудач сломила его…