Так пал Кёнигсберг
Шрифт:
Мне живо помнится до сих пор один характерный эпизод из тех времен. Чтобы поднять упавшее настроение гражданского населения, я распорядился объявить о том, что разрешается писать почтовые открытки для пересылки в остальные районы Германии. Эти открытки собирались на главпочтамте, ожидая дальнейшей отправки после того, как будет разомкнуто кольцо окружения. Один старый советник юстиции, бывший некогда членом партии центра, написал такую открытку своей родственнице, проживающей на западе Германии. В ней он откровенно написал, что в Кенигсберге дела идут плохо, что партия полностью обанкротилась, гауляйтер бежал. Военно-полевой суд крепости, созданный в основном из партийных гражданских лиц, вынес этому человеку смертный приговор за подрыв боевого духа и клевету на партию и государственные органы, хотя его утверждения полностью соответствовал действительности. Потрясающий пример того, до какой степени кое у кого тогда было утрачено чувство справедливости. К счастью, утверждение смертных приговоров, выносимых всеми военно-полевыми судами крепости, я оставил за собой и тем самым смог воспрепятствовать исполнению этого безумного приговора.
До середины февраля все время проходило в работе по формированию войск и организации обороны крепости. Главной задачей оставалось поддержание связи с Четвертой армией, ведшей тяжелые бои в районе Хайлигенбайля. Там проходил единственный путь, по которому крепость могла снабжаться извне тем, что было жизненно необходимо. Чудеса храбрости показала здесь прежде всего Пятая танковая дивизия, выручавшая
Прорыв
Примерно 17 феврали через Земландскую армейскую группу, которой командовал генерал от инфантерии Гольник, я получил от группы армий следующий приказ: "Замландским дивизиям 19 февраля перейти в наступление для прорыва блокады крепости Кенигсберг. С этой же целью в тот же день организовать со сторона крепости прорыв навстречу наступающим земландским дивизиям. Для этого крепости ввести в бой части танковой дивизии и Первую пехотную дивизию". Тщательно продумав со своим начальником штаба меры, необходимые для этой цели, я пришел к следующему решению. Учитывая, что все предыдущие попытки замландских дивизий перейти в наступление против упорного и превосходящего их в силе противника оказались безрезультатными, прорыв для соединения с замландскими войсками может иметь шансы на успех лишь в том случае, если сильным и внезапным ударом возможно глубже вклиниться на западе во фронт противника. Существовал огромный риск, дело обещало успех лишь в случае, если наши намерения останутся тайной для противника и если русские не вздумают в это время предпринять наступление на восточном или южном фронте. Судя по обстановке, таких намерений противник пока не имел. Риск оправдывался тем, что это была последняя и единственная возможность связать Кёнигсберг с остальным миром. В результате создавались условия для эвакуации через Пиллау в Рейх значительной части скопившегося в городе гражданского населения, а также для пополнения необходимым оружием, боеприпасами и прочей амуницией ослабленных в последних боях частей Кенигсбергских дивизий с их разрозненными подразделениями.
Русские держали в районе Метгетена чрезвычайно сильную оборону: русское командование, разумеется, отдавало себе отчет в том, что наша попытка восстановить связь между Кёнигсбергом и Пиллау не включена. В одном из приказов русских от 15 февраля 1945 года говорилось, что ввиду ожидаемого со стороны немцев наступления следует усилить оборону в районе Кляйн Хольштайна - Мегетена - Амалиенхофа - Крагау - Коббельбуде. В этом районе находились соединения 39 армии под командованием генерал-лейтенанта Людникова. В трофейных документах, добытых во время наступления, говорилось, что при проверке боеготовности были выявлены грубые нарушения. Дисциплина в войсках слаба, сержантский состав занимается пьянством и мародерством, транспортные средства загружены трофейным тряпьем. Согласно приказа от 10 февраля гражданские должны были немедленно отводиться в тыл за 20 километров от зоны боевых действий. У русского командования были, следовательно, свои проблемы и заботы. Однако бесчинства, чинимые по отношению к гражданскому населению в захваченных населенных пунктах оно не пресекало. Трехнедельная передышка способствовала не только защите крепости, но и русской обороне.
Необходимые мероприятия по подготовке к наступлению были проведены в полной тайне и при соблюдении возможной маскировки. 18 февраля в разговоре по телефону с командующим Замландской армейской группой я понял, что он вне себя от гнева, так как вопреки его приказу я наметил для предстоящего наступления всю Пятую танковую дивизию и, сверх того - еще 561 Дивизию народных гренадеров. Командующий подчеркнул, что эти меры я принимаю под свою собственную ответственность. В ответ я заявил, что, полагаю, тут могут помочь только решительные действия, и что я готов нести ответственность за это, ибо от того, удастся или не удастся наступление, зависит жизнь или смерть всего гарнизона и гражданского населения.
Наступило 19 февраля. Мощной атакой в ожесточенной схватке с противником, оказавшим сильное сопротивление, храбрые восточно-прусские солдаты Первой пехотной дивизии, неся значительные потери, вырвали у русских ключевую позицию Метгетен, продвинувшись до стратегического рва. Сокрушительным ударом только в районе метгетенской школы было взято 25 противотанковых, орудий, сосредоточенных на позиции. Рано утром 20 февраля Пятая танковая дивизия ринулась в атаку и прорвалась вперед, соединившись в течение дня с замландскими войсками. Одновременно, выступившим подразделениям дивизии Микоша и Первой пехотной дивизии удалось очистить от остатков русских войск лес в районе Коббельбуде и, со своей стороны, также соединиться с Замландским фронтом. Наступление на Метгетен было последним славным подвигом наших солдат на земле Восточной Пруссии. Оно свидетельствовало о несгибаемом духе кёнигсбергского гарнизона. И войска, и командование сознавали всю необходимость операции по восстановлению связи с Пиллау, нашей спасительной гаванью, и отдавали свои силы до последнего. Особенно храбро действовали молодые кенигсбергские солдаты. В состав группы, наступавшей с внешней стороны, входили три дивизии, все они были более или менее потрепаны в боях на Земланде. Начав наступление в тот же день, 19 февраля в 5.30 утра, эти дивизии вели тяжелые бои, медленно, шаг за шагом преодолевая хорошо оборудованные, насыщенные противотанковой артиллерией позиции противника. За два первых дня они продвинулись на 2-4 километра. Особенно упорные бои велись за Гросс Блюменау. После соединения с крепостными войсками наступление велось в восточном направлении, однако овладеть господствующими высотами так и не удалось. В результате противник получил возможность просматривать тылы нашего нового переднего края обороны и участок железнодорожной линии Кенигсберг - Пиллау. Тем не менее движение по этой дороге возобновилось. В конце февраля удалось очистить от противника Фухсберг. Намечалось также улучшить линию фронта в районе мельницы Лаут, где противник придвинулся к нам на расстояние до 40 метров, однако эта операция не состоялась.
Оборона
Благодаря героическим действиям кенигсбергских войск железная дорога и шоссе на Пиллау были отвоеваны у противника и Кенигсберг снова был связан с внешним миром. Появилась возможность устранить последствия непростительного промаха партийных инстанций и эвакуировать из района боевых действий многочисленное кенигсбергское население. Однако, вскоре в этих планах пришлось разочароваться. Пытались, правда, под непрерывным нажимом с моей стороны эвакуировать основную массу населения. Но подготовить в Пиллау необходимое для этого количество судов за короткое время оказалось невозможным и отправка людей шла медленно. Прибывающих из Кёнигсберга жителей пришлось отправлять в промежуточный лагерь и Пайзе, возле кёнигсбергского морского канала. Наспех организованный и плохо подготовленный, как нередко тогда случалось, лагерь этот вскоре оказался без продуктов, в бараках началась эпидемия. Женщины, разместившиеся там со своими детьми вскоре вновь появились у меня в Кёнигсберге с просьбой разрешить им вернуться в город, в свои квартиры и дома, где они могли, по крайней мере, питаться. Помимо всего прочего, они испытывали страх, не решаясь отправляться через море в Германию на крупных транспортные судах, особенно после того, как прошел слух, что два таких судна "Вильгельм Густлов" и "Штойбен" пошли на дно совсем своим живым и мертвым грузом. Несмотря на протест со стороны партии, которая требовала, чтобы я воспрепятствовал возвращению жителей насильственными действиями, я, не раздумывая, шел навстречу пожеланиям этих несчастных, людей, предоставляя им возможность остаться в Кенигсберге и избежать на время тяжких лишений. Из двух с лишним миллионов жителей Восточной Пруссии и Кёнигсберга многие тысячи отправлялись, в конце концов, на запад в эти трудные зимние месяцы, однако не столько по разработанному партией плану, сколько по собственной инициативе.
В Кёнигсберге начали, где надо и не надо, возводить баррикады, затеяли грандиозное переоборудование административного здания под бункер Коха, а на Парадной площади приступили к сооружению стартовой площадки для самолетов. Пришлось сносить целые массивы домов, на что потребовалось множество рабочих из числа гражданского населения, однако затея эта была совершенно лишней хотя бы потому, что самолетами мы совсем не располагали. Но все возражения против этих бессмысленных мероприятий остались гласом вопиющего в пустыне. После прорыва блокады крепости Кенигсберг Кох говорил теперь только о "крепости Замланд", он чувствовал себя "райхскомиссаром обороны" со всеми вытекающими отсюда полномочиями. Впрочем, это не означало, что он намеревался оставаться в этой крепости до самого конца. Наоборот, он уже приготовил на случай бегства в глубь Германии необходимые самолеты и корабли. У меня я крепости в те недели, когда кольцо окружения оставалось разомкнутым, Кох не появлялся. Кажется. один только раз он заскочил на несколько часов в Кёнигсберг, да и то вечером или, ночью. Видимо, он боялся показываться на глаза жителям города после того, как бросил нас на произвол судьбы своим позорным бегством. Другим большим несчастьем для гарнизона крепости, положившего столько жизней на прорыв ее блокады, было то обстоятельство, что теперь крепость начали грабить в военном отношении. Сначала у нас отняли обе боеспособные дивизии - Двенадцатую пехотную и Пятую танковую, направив их за пределы крепости. Затем у крепости забрали ряд специальных частей, подразделения зенитной артиллерии с 76 зенитными орудиями и другие мелкие подразделения. Из крепости вывезли даже часть артиллерийских снарядов. Исход защиты города был предрешен, даже профану стало ясно, что с оставшимися боеприпасами и вооружением мы не сможем противостоять противнику.
Тем временем Четвертая армия неуклонно шла навстречу своей судьбе. 13 марта русские, предприняв сильную атаку, перерезали временную дорогу по берегу залива, оборвалась последняя нить, связывавшая Кёнигсберг с Четвертой армией, которая, будучи прижата к заливу на очень узком участке, героически вела свои последние бои. Я как сосед должен был безучастно взирать на все это, не имея возможности помочь, поскольку такие действия были запрещены приказом сверху. Самым последним храбрым воинам еще удалось спастись, кое-кто переправился в конце марта на артиллерийских паромах и досках. С гибелью всей Четвертой армии штаб группы армий стал излишним (ввиду сокращения района боевых действий), поэтому он был эвакуирован. его место занял штаб уничтоженной Четвертой армии во главе с ее командующими генералом от инфантерии Фридрихом Вильгельмом Мюллером. Назначение командующим человека, который (в отличие от своего надежного предшественника) только что погубил целую армию и теперь должен был действовать в обстановке, грозившей новым окружением, окончательно подорвало веру и надежды солдат и их командиров. Этому генералу, выданному впоследствии греками расстрелянному за операцию на Крите, тем не менее нельзя отказать в личной храбрости - он вышел из Хайлигенбайльского котла в числе последних. Ко всему прочему, 10000 легкораненых солдат из котла Четвертой армии приказом были переведены в и без того переполненные лазареты крепости Кёнигсберг, хотя их следовало эвакуировать в тыл. В ответ на мой энергичный протест мне было заявлено, что эти солдаты в скором времени поправятся и послужат желанным пополнением для гарнизона крепости. В последний день перед началом заключительного сражения, когда крепость еще не была в кольце, я под свою ответственность эвакуировал этих солдат в Пиллау. Конечно, пришлось смириться с тем, что они в этот день стали досадной помехой на дороге в Пиллау для спешно эвакуировавшегося гражданского населения Кенигсберга. Но я, по крайней мере, был рад тому, что избавил их от катастрофы, в которой они уже ничем не могли помочь.
Последнее сражение
В оценке наступательных намерений русских мнение нового командования и мое значительно расходились. Штаб Четвертой армии опасался, что русские, обойдя Кёнигсберг, будут наступать непосредственно на Пиллау. Надо полагать, именно этими соображениями объясняется вывод Пятой танковой дивизии, Первой пехотной дивизии и других подразделений из подчинения крепости. В противоположность такому мнению, мы в Кёнигсберге считали, что противник бросит свои главные силы сначала на сам Кёнигсберг. После разгрома Хайлигенбайльского котла против крепости был поставлен весь Третий белорусский фронт под командованием маршала Василевского с его несколькими армиями, включая наиболее сильную - Одиннадцатую гвардейскую. Кроме того, после падения Данцига в конце марта сюда могли подтянуть и действовавшие там специальные подразделения и соединения. Уже во время последних боев в котле Четвертой армии мы наблюдали перегруппировку войск противника, который подтягивал освободившиеся в этом районе сильные соединения к линии обороны крепости. По ночам с горящими фарами двигались русские мотоколонны. Из-за острого недостатка боеприпасов наша крепостная артиллерия была неспособна даже помешать этим передвижениям. Каждый снаряд приходилось беречь для заключительного сражения. В перехваченных радиограммах русские командиры договаривались между собой о встрече в Кёнигсберге. Сосредоточение русских войск протекало без всяких помех и почти не маскировалось. Немецкая авиация была к тому времени уже не способна вести боевые действия. Танки противника беспрепятственно пересекали местность, хотя расстояние позволяло их обстреливать, а русская пехота спокойно занимала исходные позиции. В прошлом, разгадав наступление противника, мы с успехом применяли тактику отодвигания нашего переднего края обороны, в результате чего удар приходился по пустому месту. Теперь эта тактика не годилась потому что отступать было уже некуда. В сложившейся обстановке непригодными оказались и прочие методы, обычно применявшиеся в подобных случаях. И все же было необходимо попытаться отстоять крепость хотя бы потому, что население Кёнигсберга все еще верило в свою армию. Под ее защитой, возможно, удалось бы еще спасти жителей, эвакуировав их, сначала на Замландский полуостров, затем через Пиллау внутрь Германии и в Данию.