Так плохо, как сегодня (сборник)
Шрифт:
Римма родила мальчика Костю. Сокращенно Кока. Ей привозили ребенка для кормления – так же, как и остальным. Потом увозили. Дети лежали в таратайке на колесах, которая грохотала и тряслась при движении. Дети – спеленатые, тесно уложенные, как шпроты в банке, тряслись вместе с таратайкой, и было страшно смотреть на то, как с ними обращаются, будто развозят дрова, а не хрупкие огоньки жизни. Я боялась, что мою дочку уронят и покалечат. Но все обходилось как-то.
Римма была совершенно спокойна, как большой камень, скатившийся с горы и лежащий со времен
Римма родила мальчика. На третий день после родов она спросила:
– У тебя с ребенком все в порядке?
– А что? – не поняла я.
– Мне сказали врачи, что у моего мальчика какой-то синдром и он будет немножко отставать. Но, если с ним заниматься и уделять больше внимания, он не будет отставать.
– А какой синдром? – уточнила я.
– Я забыла. Слово какое-то…
– Даун?
– Вот-вот… даун. Да.
Я оцепенела. Я знала эту патологию: лишняя хромосома. Как правило, такие дети рождаются от поздно родящих матерей. Видимо, портится наследственный материал. Все дауны похожи друг на друга, как братья. У них своя форма глаз и нарушение в речевом аппарате. Язык кажется слишком крупным, как будто не помещается во рту.
– А может, ты что-то путаешь? – понадеялась я. – Может, не даун?
– Они сказали, что ему надо больше внимания. Я буду заниматься с ним сколько надо. Я все брошу и посвящу ему все свое время.
Римма не хотела допускать мысль, что у нее родился больной ребенок. Она была готова выпрыгнуть из себя, только бы победить любую патологию. Она не понимала, что такое даун. Он изначально неправильно собран. Лишняя хромосома. А у природы нет ничего лишнего. Самое разумное: собрать заново, то есть родить другого. А этого куда? Ведь он уже есть. Сосет грудь. Смотрит.
Я не хотела верить. Я предложила:
– Ты мне его покажи. Я тебе сразу скажу. Через три часа привезли детей для кормления. Римма протянула мне запеленутый сверток. Я глянула в его личико и обомлела. На меня смотрел дауненок – крошечный, милый, но с типичной маской дауна. Он сморщился и чихнул. Ребенок жил, ел, спал, чихал – все как положено. Но это был неправильно собранный человек. Даун. Они отстают в развитии и не живут долго.
Я подняла глаза на Римму. Она впилась в мои зрачки, надеялась, что врачи ошиблись.
– Очень красивый мальчик, – сказала я.
– Мне тоже так кажется, – согласилась Римма. – Мой муж профессор, и я пишу докторскую. Мы не доверим его никаким учителям. Кока не будет отставать. Наоборот. Он будет самым продвинутым.
Римма смотрела на меня страждущим взором.
– Ну конечно, – подтвердила я. – Что посеешь, то и пожнешь.
А что тут можно еще сказать… Можно, конечно, сказать: «Не трать, кум, силы, ступай на дно», – как в том анекдоте, где кум тонет и просит о помощи.
Есть ситуации, когда правда неуместна, жестока и груба. Придет время, и Римма с мужем сами все поймут, но поймут постепенно, и эта безжалостная
Прошло восемь лет.
Мы с Риммой не прервали начавшуюся дружбу, продолжали общаться. Я была в курсе ее жизни.
Кока рос, развивался по мере своих возможностей. Римма и Алексей (муж Риммы) любили его безмерно. В доме не было никакой трагедии. Родители как будто не замечали синдрома. Кока казался им совершенно нормальным – умным, красивым и добрым. Похожим на папу. Он действительно был похож на Алексея, если бы не маска дауна – копия отца.
Римма и Алексей понимали, конечно, что их ребенок отличается от других детей, но это был их ребенок, и они любили его все сердцем и служили, как могли. Они его не стеснялись. Кока им нравился. Он писал примитивные стихи, малевал примитивные картинки, типа: солнечный круг, небо вокруг. Он все понимал, был ласковый, круглолицый, простодушный. Недаром таких детей называют «солнечные дети». Римма была уверена: если бы не лишняя хромосома, Кока был бы талантливейшей личностью. И действительно: в этой оболочке таился добрый, милый и благородный человек.
Коку не отдали в специализированную школу. Человеческая жестокость произрастает буйным цветом, как сорняк. Родители не хотели, чтобы Кока с этим столкнулся. Они его изолировали, оберегали.
Когда настало время школы, его учили дома. Алексей преподавал Коке математику в облегченной форме. Римма – русский язык и литературу. Приходила студентка Катя, обучала музыке. У Коки был хороший слух. Кока очень радовался Кате и гладил ее по щеке своей широкой короткопалой рукой. Рука была мокрая, потому что Кока неизменно сосал большой палец. Катя понимала, что Кока размазывает свои прозрачные слюни по ее щеке, но терпела. Она тоже любила Коку, как экзотического зверька. Его невозможно было не любить. От Коки исходило полное глубинное доверие к людям и желание отдать всего себя.
Новых детей Римма и Алексей не завели. Новый ребенок оттягивал бы душевные силы от Коки. Они не хотели ущемлять Коку, он и без того ущемлен. Всё – Коке, вся их жизнь, вся их любовь и все деньги.
Это они, Римма и Алексей, виноваты в том, что мальчик с синдромом. Могли бы родить раньше, десять и двадцать лет назад. Но они предпочли науку, диссертации, карьеру. Они сами виноваты, им и отвечать. Их преступление, их и тюрьма. Тем более что тюрьма не оказалась тягостной. Они знали, что никогда не расстанутся, никогда не разойдутся, потому что между ними Кока. А его не бросишь. Он не выживет без них.
Стояло жаркое лето. Горели торфяники. В Москве нечем было дышать. Старухи в больницах умирали пачками.
Римма купила дом в деревне, триста километров от Москвы. Пять часов езды. Далеко, но зато настоящая природа, никакой цивилизации. Леса, озера, воздух – все пребывает в первозданном виде, как двести и триста лет назад.
Римма пригласила меня с семьей к себе в деревню. Мы недолго думали, запрягли машину и отправились в дальний путь.
Приехали затемно. В доме все спали. Мы поужинали и тоже отправились спать. Римма приготовила нам довольно большую квадратную комнату с окном.