Так произошло
Шрифт:
Генерал Джеймс Айронвуд был именно подобным оружием.
Он всегда следовал приказам, отрабатывал свою функцию– но он был опасен в своем стремлении всегда делать именно то, что он должен был делать…
Согласно своему пониманию собственной функции.
Если бы Джеймс Айронвуд стал, например, капитаном, в чьи функции входила бы поддержка обороны Атласа, обеспечение солдат достойным оружием, заготовка припасов на случай осады — Джеймс Айронвуд стал бы самым идеальным человеком на свете, будто бы рожденным и росшим исключительно
Но Джеймс Айронвуд не остановился на своем посту — ни на посту специалиста, командира отделения, капитана корабля, командующего флотом…
Джеймс Айронвуд стал тем, кем он был сейчас. Генералом.
И все это время Джеймс Айронвуд оставался генералом.
Человеком, на чьих плечах лежат сотни, тысяч, миллионы жизней.
Это было справедливо как для генерала Атласа, так и для ближайшего сподвижника Озпина, сражающегося с могущественным врагом. На плечах Джеймса покоились жизни людей…
Как это дошло до того?
После формальной встречи с Гирой и… Делегацией Белого Клыка — Джеймс покинул встречу с ними, сославшись на необходимость присутствовать в другом месте…
Джеймс даже не врал. Его внимание сейчас требовалось во всем Атласе. Десятки тысяч происшествий, десятки тысяч вещей, что он должен был увидеть, исправить, изменить…
Его солдаты стояли рядом с ним… Но они дрожали.
Армия Атласа дрожала.
Сотни тысяч мыслей, сомнений, решений…
Думают ли они, что я не вижу этого?
Солдаты вытягиваются перед его появлением, отряхивают свою форму — и бросают ему вслед опасливые взгляды…
Думают ли они, что это все — моя вина?
Офицеры молчаливо курят, тихо перешептываясь друг с другом, пока их никто не видит — говорят о Мантле, об армии, о самом генерале…
Надеются ли они, что в один день я просто не проснусь?
Политики — исполнители, мелкие администраторы, стараются не появляться на его пороге, посылая сухие отчеты из своих рабочих мест — опасаясь за свою жизнь…
Готовят ли они план предательства?
Рабочие стараются делать вид, что ничего не происходит. Кто-то праздно шатается по перекрытым улицам, заваленным баррикадами, потягивая алкоголь из бутылки, будто бы ничего и не случилось…
У меня вновь нет выбора…
Что, если он просто убьет их всех? Скажет подорвать место саммита…
Нет, нет, бесполезно…
Доверие между различными сторонами было практически отсутствующим — каждый прибывающий прибывал с собственной службой безопасности, готовый отреагировать…
Неужели это все… Действительно моя вина?
Похабные надписи черной краской — что-то о ненависти к богатеям, к Атласу, к людям, к генералу, к армии, к роботам — ко всему, что может увидеть взгляд…
Разве это действительно моя вина?
Солдаты в Мантле, терпеливо наблюдающие за вчерашними рабочими —
Я просто хотел делать как лучше…
Все, что делал генерал, было лишь попыткой сделать как лучше. Спасти государство, спасти людей, спасти порядок…
И вот он… Конец.
Генерал Айронвуд знал, что он однажды умрет. Как любой взрослый человек он осознавал свою смертность. Он осознал ее больше всего тогда, когда уже взглянул ей в лицо — годы назад, когда половина его тела была оторвана от него — Джеймс понял, что он умрет — однажды…
Он иногда размышлял о том, как он умрет — любой живой думающий человек хотя бы раз задумывался об этом. В армии, сталкиваясь со смертью каждый день, он задумывался об этом многократно, представляя себе тот момент, когда его бездыханное тело положат в гроб. Как это будет?
Он представлял себе почетный караул — не то, чтобы ему это было нужно — тем более после его смерти — но именно так хоронили наиболее влиятельных людей Атласа, прославленных героев, генерала в том числе…
Он задумывался — проронит ли хотя бы слезинку Озпин? Будут ли его заместители выпивать за его упокой? Может быть, кто-то откроет мемориальную доску на его доме — напишут ли о нем в учебниках истории?
О да, напишут, столько напишут…
Джеймс думал о том, что однажды он погибнет на миссии. Его тело не найдут и его похоронной процессией окажется топот ног падальщиков. Что, возможно, не будет похорон и люди, что были близки к нему, просто вздохнут, сохраняя где-то внутри себя надежду, что отчеты были ложны — что он, несмотря на всю невозможность подобного, вернется домой…
Никогда Джеймс Айронвуд не думал, что его смерть станет национальным праздником.
Его подчиненные, его солдаты, жители его государства — будут ли они праздновать? Выпивать не за его упокой, а от радости от его кончины?
Он пытался сделать как лучше.
Уничтожить преступников, показать мощь Атласа, донести волю и законы общества людям, спасти мир от гримм в конце концов!
Он просто хотел быть героем!
Как любой человек, вырастая, несет в себе частицу того, кем он был в прошлом, Джеймс Айронвуд, где-то в глубине его души, сохранил в себе ту маленькую частицу мальчишки, что бегал с веткой, представляя ее мечом, стараясь догнать своих ровесников, заливаясь смехом.
Джеймс Айронвуд просто хотел всем помочь.
Подавить восстание — разве это неправильно? Спасти людей от кровопролития и хаоса гражданской войны, защитить их от гримм, дать возможность людям спокойно ходить по улицам, не боясь того, что свернув на другую улицу их встретил бы клинок или пуля?
Разве неправильно ограничить силы и влияние самого отрицательного человека во всем Атласе? Разве неправильно пытаться задержать преступника? Разве неправильно пожертвовать деньгами ради спасения людей? Разве не стоило ему вдохновить людей на единство перед лицом кризиса? А если они не могут быть вдохновлены — заставить их объединится!