Так произошло
Шрифт:
Джонатан, многими считавшимся ключевым игроком в ожидаемом саммите, прибыл, естественно, последним, закрывая длинную плеяду высокопоставленных гостей, вместе с тем словно бы отрезав происходящее за закрытыми дверями академии от внешнего мира. Словно бы судьба Атласа действительно решалась за закрытыми дверями официального собрания, а не была решена давно, в кулуарах и измышлениях игроков, долгие месяцы обдумывавших свои ходы и их последствия. Происходящее сейчас было не саммитом в плане совещаний и поисков решений и компромиссов, сколько просто озвучиванием уже произошедшего, определения воли и медленным движением
Джонатан на мгновение вспомнил событие, произошедшее когда-то в Вакуо несколько лет назад. Пустыня, Джонатан, Джеймс… И словно бы замедленная съемка, снимающая то, как с неумолимой решительностью два поезда движуться к столкновению, каждый из машинистов осознает свой путь, но уже неспособен остановить тот, глядя на то, как отчетливее и отчетливее становятся видны подробности будущей катастрофы…
Джонатан помотал головой, чувствуя, как останавливается лимузин, прежде чем продвинуться к двери и, мгновение спустя, когда та открылась — сделать из нее первый шаг.
Синдер не была слишком привычна к телевизионным камерам — хотя и пережила полагающиеся ей испытания известностью и сиянием экранов и белоснежных отполированных улыбок репортеров или ведущих. Она не любила подобные занятия — конечно, видеть свое лицо, улыбающееся с обложки очередного модного журнала было приятно, это словно бы утоляло немного голос Синдер до ее признания — но это было в конце концов не тем, к чему стремилась Синдер.
Если говорить о силе, то ее популярность и уважение к ней, восхищение ей и сам факт того, что она могла появиться в каком-нибудь журнале в качестве модели был приятен — это было демонстрацией того, как велика была ее власть и сила относительно ее окружения, как влиятельна и знаменита она была — еще один кирпичик в основание ее собственного убеждения, ее силы…
И вместе с тем, если говорить о признании, то Синдер не могло волновать еще меньше отношение людей к ней. Синдер плевала на общее мнение окружающих ее людей и на каждого в отдельности, ценя признание ее заслуг от прохожих на том же уровне, на котором она ценила самих этих прохожих — иными словами, лишь на одну ступень выше брошенного мимо дороги камня.
Синдер выше ценила мнение своей команды, еще чуть выше — мнение Норы, затем она достаточно сильно ценила мнение Нио… И выше всего остального мира вместе и по отдельности Синдер ценила мнение Джонатана.
И Джонатана мало волновало, появлялась ли она в качестве модели или случайной жертвы телекамеры.
Нет, конечно же, он восхищался каждым ее появлением и всегда хвалил ее за то, что она появлялась на интервью или сверкала улыбкой перед камерами жертвуя очередные суммы очередному приюту… Но он восхищался не меньше тогда, когда Синдер делала это без сверкания телекамер рядом с ней.
И это означало, что камеры не значили ничего для Джонатана — а значит решение о их существовании и их влиянии определяла Синдер.
И Синдер… Безусловно, ей нравилось быть в центре внимания. Еще одно доказательство ее силы, доказательство ее длительного пути вверх, доказательство того, что она больше не была слаба, как раньше, что она изменилась, стала другой и…
Синдер не нравились телекамеры.
Ей нравилось быть в центре внимания — частью
Как будто бы стоя под механическим глазом бездушной машины Синдер неожиданно оказывалась под взглядом всего мира…
И Синдер знала, как жесток и равнодушен может быть весь мир вокруг.
Поэтому, отведя взгляд от камеры и приняв ту позу, что она должна была поддерживать все время саммита, Синдер молчаливо сделала шаг вперед, позволяя Нио появиться из лимузина, и замерла, глядя в спину Джонатана, остановившегося на секунду, прежде чем, легко постукивая своей тростью, двинуться по ковровой дорожке вперед.
Джонатан обменялся рукопожатием с генералом Айронвудом, но улыбка того была пуста и безжизненна под холодным взглядом телекамер, пытающихся уследить в коротком жесте обмена любезностями за силовой и переговорной динамикой между двумя лидерами двух кажущихся для простых людей переговорных фракций.
За спиной генерала Айронвуда появилась на мгновение фигура Озпина, попавшая в кадр, но тот исчез спустя мгновение, словно бы мелькнувший между деревьев призрак — настоящий противник Джонатана на все время совещания… Нет, во всем вопросе устройства Атласа — возможно, устройства Ремнанта.
Рядом мелькнула еще одна фигура — молчаливый фавн, директор Хейвена, академии охотников Мистраля, служащий больше для придания влиятельности происходящему саммиту, в качестве массовки, чем исполняя волю одну из сторон.
За его спиной — улыбающийся джентльмен почтенных лет, чье лицо хранило на себе множество морщин в уголках его рта, будто бы улыбка была ему привычнее, чем серьезность, и его глаза так и стремились приобрести хитрый и насмешливый прищур — еще один человек из Мистраля, глядя на которого Джонатан разрывался между желанием начать диалог с тем — и заткнуть свои уши, стараясь не пропустить ни одного его слова в свой разум.
Затем, еще одна массовка — женщина средних лет с достаточно безвкусным колье из небольших бриллиантов, плохо сочетающихся с ее прической и подкрашенными губами, советница из Вакуо, скорее пытающаяся сыграть роль «еще одного важного чиновника», чем являющегося им, чья функция заключалась исключительно в том, чтобы подать знак — «Вакуо все еще живо, все еще существует как государство.»
С другой стороны против них — Гира Белладонна, старающийся поддерживать ауру серьезности вокруг себя, но не требовалось обладать особыми чувствами мага, только банальной внимательностью, чтобы увидеть, что он чувствовал себя явно не в своей тарелке — это было справедливо для саммитов, высшего общества, Солитаса, Атласа, академии охотников и свете софитов единовременно. Его жена держала себя гораздо лучше, хотя ее периодически сбивающийся взгляд, следящий за минутными движениями репортеров и телекамер, и передавал, что та не испытывала той уверенности в данный момент, что она пыталась показать.