Так произошло

Russain Reversal

Просто? И все? Никакой философской подоплеки?

Каждая теория строится на аксиоматическом предположении. Я есть я, потому, что я не могу быть чем-то иным, кроме чем самим собой. Некоторые вещи…

Являются вещью в себе.

Никогда не думал, что ближе к тридцати начну задумываться о Канте.

Изначально эту идею представил Платон.

Джонатан, все еще не открывая глаз, задумался на мгновение, затем на второе и третье, прежде чем щелкнуть пальцами.

Вспомнил,

кто такой Платон.

На мгновение установилась тишина — Джонатан замер, все также держа руку в воздухе, прежде чем открыть глаза.

Я действительно больше не тот самый Джонатан Гудман.

А были сомнения?

Джонатан только усмехнулся на эти слова.

Иногда, даже когда у тебя нет сомнений, тебе все равно необходимы доказательства.

И что дальше?

Дальше…

Джонатан задумался на мгновение, прежде чем улыбнуться еще раз.

Я был бы рад приступить к ритуалу. Долго я ходил в качестве калеки — пора вернуть себе способность к прямохождению без помощи трости.

На это уйдет несколько недель — может быть даже месяцев. Реконструкция собственной концепции — весьма истощающая и сложная задача.

Еще одна в списке.

Джонатан покачал головой, после чего поднял ту со спинки дивана, разминая плечи.

Итак, момент истины настал. Синдер разобралась со своими проблемами — саммит кажется замершим в моменте от разрешения и мы…

Разрушим это все.

Почему, Джонатан? Неужели это правильно ? Сколько людей погибнет, сколько соглашений будет предано, сколько обещаний нарушено — и все это ради чего?

Фанатичка, только и видящая момент, когда последний из людей Атласа сгорит в огне. Генерал, готовящийся к своему последней отчаянной самоубийственной атаке. Старый паук, давно расписавший роли каждого актера. Безумная королева гримм, просто желающая насладиться кровью, текущей по Ремнанту. Сомневающийся союзник, пытающийся играть в справедливость, не осознавая, что справедливости в мире политики нет.

Это жестокий мир, Джонатан. Homo homini lupus est. Пес ест пса, пауки едят друг друга, крысиный король получает все.

Крыса, что выиграла в крысиных гонках все равно остается крысой.

Старик бы не одобрил. Он растил тебя таким, чтобы не допустить влияния Ордена на тебя. Вырастить из тебя героя, спасителя, идеальный примерхорошего человека.

И он дал мне эту возможность. Просто, в конце концов, все пришло к текущей ситуации. Орден Гермеса не стал таким без причины — игры в политику не появляются из ниоткуда. У всего есть причина и следствие — у политики могущественных стариков тоже.

И мы ступаем на этот путь, Джонатан. Нервничаешь?

Немного. Не больше обычного.

Джонатан выдохнул резко, собираясь с мыслями, прежде чем засунуть руку в карман своих брюк —

те, что были пусты — и, спустя мгновение, достать свиток.

В отличии от всех остальных этот свиток был не просто защищен — он был приспособлен только для крайне ограниченного набора сообщений, что он мог послать.

Джонатан молчаливо выбран подходящее для него, прежде чем отправить то — после десятка подтверждений своей личности.

Жребий брошен.

Джонатан взглянул на свиток, прежде чем позволить тому истаять в воздухе, последнее сообщение отпечаталось в его глазах.

Титаномахия. Так произошло.

Спуская крыс

Ночь опускалась на Атлас — находясь в небе, парящий город Атлас мог насладиться лишними минутами света в любой день, благодаря физическим законам и своему положению в небе — выше окружающих Атлас холмов, которые нельзя было назвать даже горами — вознесенные над мирской суетой…

В отличии от Мантла.

Робин практически сплюнула от этой мысли, но удержалась в последнюю секунду, прежде чем одернуть свой плащ, отвлекшись от окна.

Громада Атласа нависала над Мантлом — ржавый колосс людской жадности, ненависти и безразличия.

Кого в Атласе вообще интересует жизнь в Мантле? Кому не плевать, что громада Атласа висела над всем городом, закрывая тот от солнечного света? Кому из Атласа не плевать, что жители Мантла проводили даже самый яркий из дней в полутени, способные вместо Солнца смотреть только на висящий в воздухе памятник человеческой глупости? Это ведь мелочь — процент к психическим заболеваниям, процент к недостатку витаминов, процент к недовольству — процент и процент и процент, жизнь Мантла сведенная к цифрам и графикам — кому какая разница, что жители Мантла вообще хотят? Если Атласу было все равно на то, что Мантл утопает в грязи и задыхается под их каблуком — зачем им обращать внимание на какую-то мелочь, которая не отразится на Атласе большим, чем еще одной небольшой пометкой на полях очередного отчета?

Что же, неприятная правда для Атласа — мелочи имеют свойство копиться.

Не недостаток освещения или раздражающий вид из окна вытащили народ Мантла на улице в едином порыве, в желании стянуть с себя уничижительный рабский ошейник — но именно подобные мелочи, что продолжали и продолжали копиться, наполняя постепенно чашу терпения народа Мантла…

Пока чаша не была переполнена и гнев не вылился на улицы Мантла — и эта волна захлестнула даже «город над земными проблемами».

Робин не считала себя кем-то слишком особенным. Нет, в каком-то смысле ее можно было назвать особенной — вот она, в свои неполные двадцать шесть лет, являлась официальным репрезентом всего Мантла, голосом народа, самой влиятельной женщиной Мантла…

Но в этом не было ничего действительно особенного — уникального. Мантлу был необходим голос, Мантлу был необходим кто-то, кто станет его лидером, кто будет бороться за них, кто поднимет вверх флаг Мантла и призовет Атлас к ответу. Робин стала таковой — точно также, как этим голосом мог бы стать любой иной человек Мантла, оказавшись в подобных ей условиях, сделавший подобные ей шаги…