Такая долгая жизнь
Шрифт:
— Есть общий для всех военнослужащих приказ командования удерживать город до последней возможности. Разве вы, майор, не считаете себя военнослужащим? — спросил адмирал.
— Но у меня… секретные документы, которые не должны попасть в руки врага, — нашелся Ананьин с ответом. — Что прикажете с ними делать?
— Документы при необходимости сжечь, а самим взять винтовки и идти на передовую…
Нет, с этим адмиралом решительно нельзя было договориться.
Лицо Ананьина покрылось сыпчатыми пятнами. Но надо было сдерживать себя.
— Разрешите
— Идите.
Вернувшись в горотдел, Ананьин узнал, что немецкие танки перерезали дорогу на Ростов.
Всю ночь он не спал: как быть? Адмиралу — что, у него канонерские лодки, катера, уйдет в последний момент…
Утром Ананьину стало известно, что бронепоезд разогнал немцев в районе Вареновки. Путь свободен. «Вот он, последний шанс», — решил Ананьин. Он вызвал своего шофера и приказал:
— Мыкола, заправь нашу машину… Нет, лучше возьми газик-фургон и подготовь его…
Шофер Ананьина, Мыкола Нетопорчук, недавно мобилизованный в войска НКВД, про себя удивился: никогда еще начальник не называл его по имени. «Побачимо, що будэ дале…» — мудро рассудил он.
Ананьин вызвал своего заместителя и приказал погрузить в газик-фургон «дела» заключенных.
— Их надо срочно вывезти. Я возьму с собой Шелеста и Григорьева. Ты останешься за меня.
— Сергей Аристархович, а не придется нам отвечать за то, что, не имея распоряжения…
— Это не твое дело, капитан! — оборвал Ананьин. И уже мягче добавил: — Решетняк сказал мне, что у нас свое ведомство и чтобы мы с ним сами решали свои вопросы. Связи с Ростовом нет. Начальник горотдела еще не вернулся из командировки. Кому-то надо ехать в Ростов. Как только я доберусь туда, немедленно вышлю посыльного. Понял?
— Какого посыльного, товарищ майор? Немцы ведь в Вареновке…
— Немцы! Немцы! — снова озлился Ананьин. — У страха глаза велики… Наш бронепоезд разогнал к чертовой матери этих немцев… А вот слухи всякие, которые распространяют паникеры и враги, будут пострашнее немцев. И не мне говорить об этом вам, работнику НКВД… Прикажите срочно грузить газик!
— Есть, товарищ майор!
Оставшись один, Ананьин задумался: как быть с Ларисой? Взять ее с собой?.. Тогда надо разрешить взять своих жен и Шелесту, и Григорьеву. А это уже не вывоз секретных документов… Это уже бегство…
Как вообще отнесутся в Ростове к тому, что он появится там? «Надеюсь, поймут». Ананьин особенно рассчитывал на заместителя начальника областного управления, с которым у него была давняя дружба. «Не мог я допустить, чтобы секретные документы попали в руки врага» — так он и скажет в областном управлении.
Ананьин вспомнил слова адмирала — сжечь! Легко сказать. Для адмирала это просто бумажки, а на самом деле это улики, признания — все то, что составляет «дело» заключенного, без которого он как без паспорта.
Нет, допустить этого нельзя. Но как же все-таки быть с Ларисой?..
В его распоряжении еще около двух часов. Надо взять с собой хотя бы пару теплого белья, туалетные принадлежности, бритву. Ананьин решил надеть штатское. «Но что сказать
Ларису он застал в спальной. Она стояла у окна и поливала фикус.
— А, это ты, — увидев его отражение в стекле и не поворачивая головы, сказала Лариса. — Чего так рано?
Она была в розовом прозрачном халатике. Черные волосы ее были собраны в коронку на затылке. На нежной белой шее курчавились смоляные завитки волос.
— Ты что, оглох? — так же не повышая голоса, спросила Лариса. Она наконец обернулась.
Теперь Ананьин жадно разглядывал ее сквозь прозрачную ткань — будто никогда не видел прежде. Он почувствовал, как острое желание, словно в молодые годы, овладевает им. «А почему бы нет? Ведь она мне жена… И мы расстаемся. Возможно, надолго».
Ананьин подошел, молча ласково провел ладонями по обнаженным полным рукам Ларисы. Кожа была шелковистой, упругой. Их взгляды встретились. Она смотрела на него, как всегда, снисходительно-равнодушно. Зрачки ее зеленых глаз, освещенные солнцем, казались темнее обычного.
— Ну что ты так уставился на меня?
— Я…
— Ты…
Ананьин, не отвечая, стал подталкивать Ларису к кровати.
— Ты что, Сергей, ты что? С ума сошел…
Она редко называла его Сергеем, и по тому, что Лариса назвала его по имени, он понял, что она ему уступит.
— Так вот что привело тебя домой в столь неурочное время? Любовь…
— К чему эта ирония, Лара… Неужели ты не можешь без этого?
— Не могу.
— Напрасно… Я сейчас уезжаю в Ростов с секретными документами. И со мной может случиться всякое… Дорога простреливается…
— Куда ты уезжаешь?
— В Ростов.
— А я?
— Ты останешься пока в Таганроге. Завтра или в крайнем случае послезавтра я вернусь за тобой.
— Врешь ты все, Ананьин! Не вернешься ты…
— Клянусь тебе, я вернусь! Я и сейчас взял бы тебя, будь хоть малейшая возможность. Шелест и Григорьев тоже не берут бросаете!..
— Я не хочу продолжать разговор в та своих жен…
— Подхалимов, значит, своих берешь, а женком тоне…
— Не хочешь?.. А я хочу!.. Ты все врешь! Врешь, что вернешься! Если бы хотел, взял бы сейчас… Ты просто бежишь, спасаешь свою «драгоценную» жизнь. И я тебе сейчас — помеха, обуза…
— Я сказал, что не хочу говорить с тобой в таком тоне…
— Нет, уж ты послушай… Ты меня бросаешь, так послушай… Не сегодня завтра здесь будут немцы. Фашисты! Как я буду жить при немцах?.. Я!.. Жена работника НКВД…
— Переезжай на Касперовку, к тетке… Там тебя почти никто не знает…
— Вот ты и проговорился, Ананьин… Значит, я остаюсь здесь и должна жить при немцах…
— Не придирайся к словам, Лариса… Я только даю тебе совет… На всякий случай…
— Нужны мне твои советы… — Лариса выругалась. — А где я буду жить и как — это уж не твоя забота. Понял?