Такая долгая жизнь
Шрифт:
— Ах, квач (ерунда). Налета не будет.
— Почему ты думаешь так?
— По радио передали, что самолеты идут над Балтийским морем.
— Мы тоже на берегу Балтийского моря…
Но эти слова Вильям как бы пропустил мимо ушей.
— Пойду еще послушаю радио, — сказал он.
Минуты через две он вышел:
— Передали: «Сильные вражеские соединения идут на Росток…» Надо идти в убежище.
— Они уже здесь…
Действительно, уже отчетливо слышался гул многих моторов.
Володя и Генрих вслед за Вильямом спустились по лестнице в подвальное помещение.
Убежище было разбито на отсеки. Каждый отсек закрывался железными дверьми. Вдоль стен стояли лавки. У самого потолка в каждом отсеке висела электрическая лампочка на коротком шнуре. В одном отсеке помещался медпункт. Почти в самом центре был отсек, где стоял телефонный аппарат. Узнав, что с Вильямом русский, немцы не пустили их в этот отсек. Вильям, Генрих и Володя расположились в соседнем. Дверь осталась приоткрытой, и было слышно, что говорилось за стеной. Переговорный пункт был связан со штабом противовоздушной обороны.
— Они пролетели Кюлюнгсборн, приближаются к Ростоку…
Глухо загудела земля под ногами… Подземный гул усиливался…
— Алло! Алло! Я вас не слышу!
В это время качнулись стены и погас свет. Пыль, мельчайшая пыль, невесть откуда взявшаяся, заполнила все.
В темноте вспыхнул карманный фонарик. У всех были мертвенно-бледные лица. Фонарик тотчас же погас, как бы испугавшись этих лиц. Пожилая немка, которая сидела в углу, стала шептать молитву.
Снова раздалась серия взрывов. На этот раз стены не задрожали мелко, а затряслись. Сильный порыв ветра пронесся по убежищу, тоже неведомо и непонятно как туда ворвавшийся через запертые двери.
В следующие мгновения раздался ужасающий треск. Истошные крики послышались из-за стены слева. Крики, полные ужаса. И тотчас же такой же треск, невообразимый грохот обвала с другой стороны. Невыносимая, раздирающая горло гарь мгновенно заполнила все пространство. Стало нечем дышать. Все вскочили с мест. Кинулись к одной двери — она не поддавалась. Двери завалило. В темноте, натыкаясь друг на друга, через переговорную, через опрокинутые телефоны, тумбочку, сломанные стулья кинулись к другой — она была тоже завалена.
— Все! — сказал кто-то по-немецки. — Мы в склепе.
«Мы завалены, — мелькнуло в голове у Володи. — Мы в могиле…»
Володя плохо помнил, сколько они просидели в этой кромешной темноте, задыхаясь, теряя силы. Сознание мутилось, и уже хотелось одного: «Скорее бы конец…»
Голова гудела, бессвязные отрывки мыслей, воспоминаний переплелись в причудливый клубок. Что-то вдруг виделось четко… Теплое море… водоросли… Но почему они скользкие и холодные? Голос матери…
Володя очнулся от слабого потока воздуха, который сочился откуда-то сверху. Оттуда же пробивался жидкий свет… Инстинкт жизни сработал мгновенно. Через кучи каких-то обломков Володя стал карабкаться наверх, к свету, к солнцу. Его тошнило, силы покидали его, но он гребся и гребся, помогая себе ногами, руками, всем телом.
Он достиг отверстия, откуда шли свет и воздух. Оно было недостаточно широким, чтобы протиснуть себя через него. Пришлось руками подрывать землю.
Огромной силы взрыв
Город горел. Гигантским факелом пылал собор Петрихкирхе. На Доберанерплац, который они проезжали всего каких-нибудь полтора часа назад, горели все дома, образуя огненное кольцо. Хотя Володя старался держаться подальше от зданий, жар был такой сильный, что все время приходилось закрывать лицо руками.
Почти весь «старый город» был в огне.
За мостом по дороге в «Спорт-Паласт» разрушений почти не было.
Основной удар пришелся по старой части города, по товарной станции и Бляйхештрассе.
На «Мариене» погибло несколько сот человек. Погиб черненький учитель из Киева. Его нашли мертвым за заводом. Когда обрушились стены щелей, те, кто был жив, выкарабкались оттуда и побежали. Изгородь из колючей проволоки во многих местах разрушили бомбы.
Неподалеку от завода было небольшое поле, на котором росла рожь. Во ржи и нашли мертвым Степана Степанова. На это поле упало несколько случайных бомб. Убило его, видно, воздушной волной. Никаких ран и даже ссадин на теле не было. Он лежал мертвый, а в руке зажат пучок спелой ржи. Видно, когда падал, схватил, ища опору…
В эту бомбежку погиб и Эдуард Готье.
Когда загудела тревога, он побежал к шоферу-немцу.
— Надо уезжать с завода. (Вэк! Вэк!)
Шофер включил вентилятор газогенераторной установки. Из выхлопной трубы заструился газ. Надо было подождать, пока разгорятся чурки в газогенераторной установке и мотор можно будет завести. Шофер чиркнул спичкой, газ из выхлопной трубы загорелся.
Но уже был отчетливо слышен гул самолетов.
— Отцепи прицеп! — крикнул немец Эдуарду.
Эдуард потянул за рычаг замка, но он не поддавался.
— Назад! — крикнул он шоферу. Но тот, видно, не расслышал. А может, с перепугу дернул, рванул. Прицеп бортом ударил по голове Эдуарда, тот упал под колесо прицепа. Груженый прицеп переехал его…
Все это Володя узнал из рассказов оставшихся в живых на другой день.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Висло-Одерская операция развивалась успешно. Войска входили в прорыв, из глубины подтягивались вторые эшелоны.
По обочинам вместе с войсками на запад двигались освобожденные из гитлеровских лагерей французы, итальянцы, голландцы, бельгийцы, датчане, чехи, поляки.
Навстречу войскам тек ручеек немцев — стариков, женщин, детей. Напуганные выступлениями Геббельса, они покинули свои города и села, пытались уйти от Красной Армии, но не успели — наступление развивалось быстрее. Теперь они возвращались к своим жилищам.
Два этих встречных потока мешали движению войск. Если немцы шли понурые, напуганные и редко кто из них осмеливался подходить к русским, то освобожденные иностранцы буквально преграждали путь нашим войскам: каждому хотелось пожать освободителям руки, обнять.