Такая долгая жизнь

Бондаренко Игорь Михайлович

Слова Алексея о ребенке задели Ларису. Она сама прежде, еще до замужества, думала об этом. Но теперь эти мысли приходили к ней все реже и реже.

То, что ее жизнь с Ананьиным не сложилась, она поняла давно. Не надо было вообще выходить замуж за него. Ведь знала же, что не любит. Чувствовала! Зачем же она тогда это сделала? Назло Михаилу? Глупо. Вела себя, как обиженная девочка. А ведь она была уже не девочкой. Но очень уж Михаил расстроил ее тогда, во время их последней встречи у тетки.

Сидит как каменный. А она, дура, до сих пор помнит его ласковые руки и губы, и то,

как он говорит, и глаза, и все!

Была бы она поумнее тогда, когда у них с Михаилом был роман в Солодовке, — настояла бы на своем наперекор Демиду! Вот уж чего не могла она простить отчиму! Слепец! Несчастный слепец! В Советскую власть не верил. А она с каждым годом становится все крепче и крепче. И люди говорят: жить стало лучше, жить стало веселее…

Ей только не очень весело. Все есть: тряпки, хорошая квартира, полный достаток в доме. А жизни нет. Думала раньше: стерпится — слюбится, как говорила тетка. Тоже старая дура. Сама в молодости любимого на нелюбимого да богатого променяла. А тут революция — и ни богатства, ни любви.

Лариса никогда не видела мужа тетки Зины. Он умер совсем молодым, сразу после революции. Но сохранились его фотографии: в котелке, с тростью, чернявый и, можно сказать, симпатичный.

И как только он мог влюбиться в такое мужеподобное чудовище, как тетка Зинаида? Глаз у него не было, что ли? Вот уж действительно судьба. Что кому на роду написано, то и будет. Значит, и ее судьба такая? Нет, чепуха все это! Революция — разве это судьба? А ведь она перевернула жизнь миллионов людей, по-своему устроила их судьбу. И ее, и Михаила, и Ананьина.

Кем была бы она, если бы не революция: барышня из полуинтеллигентной, полукрестьянской зажиточной семьи. С хорошим приданым. Могла бы выйти замуж за офицера, может, и за дворянина. А Михаил? Из нужды им было не выбраться. Разве что случай какой счастливый подвернулся бы. Кто-то приблизил бы его к себе, оценил его ум, ведь он умный. А теперь Михаила на автомобиле возят. Тысячи людей собираются в клубах, слушают его, как оракула… Лариса сама несколько раз тайком приходила на собрания. Не хотела, чтобы Михаил увидел ее и решил, что она приходит из-за него. Ведь он знал, что собрания эти сами по себе никогда ее не интересовали.

Поэтому Лариса садилась где-нибудь подальше, подвязывалась косынкой, опущенной на глаза. И любовалась им… Да, любовалась! Никогда она ему этого не скажет, и никогда он об этом не узнает.

А Ананьин? При царе был бы исправным чиновником, при Керенском, закрепись его власть, — преуспевающим поверенным в делах или популярным адвокатом, ведь он краснобай. Все, что хочешь, докажет, из черного белое сделает и из белого черное. Не любовью он взял ее, а речами своими медовыми, что сами в душу лились. Приятно было, что вот такой видный и умный человек полюбил ее. А тут еще тетка: стерпится — слюбится. А сама только об одном думала: как бы избавиться от племянницы, выставить.

Пока Демид привозил и деньги и продукты, так нужна была, а когда отец спалил все и ушел невесть куда — сразу переменилась.

Мысли о Демиде, которого она про себя назвала отцом, отвлекли ее от главного, от своей жизни. Но разве он не был частью

ее жизни, разве он не был ей отцом? Ведь отец — это не только тот, кто народил тебя, но кто кормит, обувает, одевает, лелеет… «Какая нескладная у нас семья, какая несчастливая. Маманя была несчастлива, я вот тоже… А отец?» Снова про себя произнесла она это слово, и хоть и не с той теплотой, что прежде, когда еще не знала правды о своей семье, но все же с какой-то щемящей тоской. Где он сейчас блукает? И жив ли? Тоже характер! Что бы он сказал, узнав, что она вышла за Ананьина? Наверное, сказал бы: иди, он из благородных! А что такое благородство? От рождения оно, от воспитания? Михаил — благородный, неожиданно решила она. Хоть и из простых, а благородный. А Ананьин?

Даже в мыслях Лариса не называла мужа иначе, как по фамилии. В разговоре старалась избегать называть его по имени. Иногда называла по имени-отчеству, как бы подчеркивая этим разницу в годах, которая существовала между ними. На людях она тоже называла его Ананьин:

— Ананьин, брось придираться к словам!

— Ананьин, тебе подать помидорину?

— Ананьин, не пора ли нам домой?

Ананьин обижался:

— У меня что, имени нет?

— Я просто привыкла так называть тебя. Да и все, кто приходит к нам, так называют тебя: «Товарищ Ананьин! Товарищ Ананьин!» Лариса голосом, интонацией попыталась выразить подобострастие, с которым действительно порой обращались к Ананьину его подчиненные.

— Но ведь ты мне жена, а не подчиненная.

— А какая разница? Жена да убоится мужа своего…

— Знаешь, временами я даже не знаю, что тебе сказать. — Ананьин начинал сердиться.

— Ну вот ты уже и злишься. Пойду-ка лучше спать.

Лариса зевала и шла в свою комнату.

Год назад она завела порядок: «своя комната», где стояла ее кровать, туалетный столик и платяной шкаф.

— Приходишь ты поздно, будишь меня… — заявила она.

— Но, Лара?.. — взмолился Ананьин.

— И не возражай. А захочешь прийти в гости к женушке — приходи, разбудишь. Я не обижусь.

Ананьин встретился с ее взглядом и прочитал в ее глазах решимость.

Надо было ударить кулаком по столу, дать ей по щеке… А если она уйдет?.. Без нее он не мог.

Все считали его человеком сильной воли. Что же с ним сделала она, эта женщина?

Как-то он сказал ей:

— У тебя такие зеленые глаза, как… как… болото! Нет, трясина! Сверху изумительно прозрачная, чистая вода… А шагнешь — и нет уже возврата. Засосет. Погибнешь…

— Жалеешь? — спросила Лариса. И наставительно добавила: — Надо было дома сидеть и в лес не ходить.

— Теперь уже поздно…

Когда Ананьин злился на нее, шептал про себя: «Болото! Трясина!..»

И до Ларисы у Ананьина были увлечения. Была у него юношеская любовь — гимназистка Ася, когда он после третьего курса университета приехал на каникулы домой в Царицын.

На фронте он жил несколько месяцев, как с женой, с медсестрой Ириной. И потом еще были женщины. Расставался он с ними легко, чаще всего по воле обстоятельств. Не попалось ему ни одной такой, которую бы он хотел удержать около себя надолго, назвать своей женой.