Такая работа. Задержать на рассвете
Шрифт:
Они встречались почти ежедневно. И эти встречи вскоре стали дежурной темой острот всего отделения уголовного розыска.
— Брось ты пока этого Зарцева, — посоветовал Тамулису майор Гуреев, — мы его на другом деле возьмем. Весь народ смеется…
Но, как выяснилось, Тамулис не умел бросать начатое. На его столе появились брошюры по электросварке и учебник офтальмологии, а Зарцева он направил для осмотра к лучшему окулисту города.
Специалист ничем не мог помочь Тамулису — слишком много дней прошло со дня травмы. Зато Зарцеву он выписал очки. Когда Зарцев появился
Он, Гуреев, считал, что уголовный розыск не для Тамулиса, и при случае не раз высказывал свою точку зрения заместителю Альгина майору Шальнову. Сегодня, видать, понял это и сам Тамулис.
«Похитрее надо, потоньше, в обход, а если взялся за допрос, так чтобы чувствовалось, что мужчина допрашивает, а не сосунок!» Гуреев отложил авторучку и с удовольствием напряг мышцы локтевого сустава: он увлекался туризмом, отпуск обычно брал зимой, чтобы играть в хоккей, и на людей неразвитых физически, независимо от их должности и звания, смотрел свысока.
В этот час Альгин был занят. Тамулис присел в приемной. Здесь среди обычных посетителей его увидел Андрей Мартынов. Он бесцеремонно потащил его к себе и заставил рассказать всю историю с Зарцевым, с окулистом, со злосчастными очками.
В тот же день Ратанов приказал Тамулису временно оставить свои дела и вместе с Мартыновым заняться раскрытием дерзких ночных краж, совершаемых через открытые окна. Тамулис дежурил с Мартыновым ночью на улицах, сидел в засадах, ездил на задержания.
Поиски ночных воришек продолжались около месяца. За это время Тамулис успел не раз побывать у Мартынова дома, а потом и вовсе зачастил к старшему оперу: его Ирина жила в это время в Каунасе, у мамы, ожидая появления на свет маленького продолжателя рода Тамулисов.
Ночные воришки были пойманы. Появились похитители велосипедов. И все-таки Тамулис не забывал свое первое дело. Месяца через два, узнав, что Зарцев брал краткосрочный отпуск и ездил в деревню, Тамулис тоже отпросился у Ратанова на два дня, провел их где-то между Лукоянихой и Барбешками и на третий день, смущенный, измученный и с ног до головы перепачканный глиной, притащил в кабинет Альгина похищенную на молокозаводе пилу. Зарцев был арестован.
Оперативники признали Тамулиса.
Тамулис попал в группу Гуреева, занимавшуюся поиском свидетелей в районе убийства. Кроме него и Гуреева, в эту группу входило несколько участковых уполномоченных.
Свидетели, которых они должны были найти, по мысли Ратанова, могли помочь если не в прямом розыске преступников, то хотя бы в выработке правильной версии.
— Человек, — пояснял свою мысль Ратанов, — проходивший по Смежному около часа ночи и не видевший на улице никого, свидетельствует уже о времени появления преступников. Значит, они не находились там заранее, пришли позже. Это
Тамулису достались первый квартал Кировской и четная сторона Смежного переулка.
Он подошел к угловому дому и остановился. Каждый, кому приходилось в жизни искать, всегда хоть чуточку надеялся на случайную, сумасшедшую удачу. А если твоя профессия в том и состоит, чтобы искать, то вера в счастливый случай становится твоим спутником и твоим врагом.
Тамулису открыла дверь женщина в пенсне. Они с мужем только сегодня утром приехали московским из Коктебеля.
Тамулис пошел в угловой дом.
В доме было много квартир. В них жили и добрые, словоохотливые мамаши, и люди, торопившиеся поскорее закрыть двери, и мальчишки, у которых от вопросов Тамулиса загорались глаза. Но никто из них ничего не мог сказать о случае на Смежном.
У парикмахерской Тамулис встретил Гуреева.
— Как? — с надеждой спросил Тамулис.
Гуреев только махнул рукой. Он успел побриться и выглядел, как всегда, чуть тяжеловатым, опытным, солидным.
«Почему я не люблю Гуреева?» — подумал Тамулис.
Уже с первых часов после убийства Мартынова в городской отдел милиции стали звонить люди, желавшие помочь в розыске преступников. Проверкой этих сигналов занималась вторая оперативная группа. Эта группа должна была опросить всех ножных сторожей, проверить сообщения, поступавшие от работников ОРУД — ГАИ и других служб.
Руководил ею молодой ленинградец Герман Барков, другой опекун и товарищ Тамулиса, высокий, черноволосый, с неожиданными на мягком смуглом лице насмешливыми голубыми глазами, славившийся необыкновенной преданностью работе. Один из тех, кого в шутку, но с оттенком уважения называют обычно фанатиками.
Со времени совершения преступления самого Баркова никто в отделе, кроме Ратанова, не видал и не знал, где он находится, от него время от времени только доходили телефонные звонки, то обнадеживающие, то полные разочарования.
— Я не верю в счастливую случайность, — внушал ему по телефону Ратанов, — и ты тоже не верь. Нас выручит только кропотливый, методичный труд…
Но примерно в одиннадцать дня Барков снова позвонил и предупредил, что сейчас приедет с очень важным для дела свидетелем.
Вскоре он действительно появился в отделе с высоким молодым человеком в гражданском костюме и пыльных, давно не видевших щетки сапогах. Обычно насмешливый и бесцеремонный, Барков на этот раз шел позади своего молодого спутника, заботливо, хотя и несколько угрюмо, открывая перед ним двери и пропуская впереди себя.
После того как они прошли в кабинет Ратанова, никто из остававшихся в здании работников розыска не мог спокойно заниматься своими делами. То один, то другой из них, прислушиваясь, выходил в коридор, а проходя в дежурную часть, замедлял шаги перед кабинетом Ратанова. Каждую минуту можно было ждать начала активных наступательных действий.