Такая работа. Задержать на рассвете
Шрифт:
Наступило молчание. Новый оперативный уполномоченный ставил под сомнение главную версию.
И тогда на колеблющиеся весы легло замечание Гаршина.
— И еще одно обстоятельство, подкрепляющее сомнения Налегина, — сказал майор, — мы ищем преступника небольшого роста, а Ряхин высокий… — И, словно предвидя возражения, майор увеличил груз: — Характерной особенностью кражи у Шатько еще одна деталь — бумажная трубочка, обнаруженная в коридоре. Об этой уловке многие из нас знают только по ориентировкам других органов милиции. Свернутую трубочку преступник вставляет снаружи в замочную скважину, нанимает на
— Согласен, — сказал Данилов. Он успел уже взвесить силу доводов, высказанных Налегиным и Гаршиным. В конце концов это были его работники, частица созданного и возглавляемого им аппарата, и, соглашаясь с ними, он соглашался с самим собой.
— Товарища Налегина прошу остаться, остальные могут быть свободны, — сказал Данилов, закрывая совещание.
Шубин бросил Налегину сочувственный взгляд и исчез в дверях последним, блеснув стеклами очков, — как всегда, легкий, спортивный, энергичный. Хотя совещание закончилось не так, как хотелось бы ему, и неожиданные доводы оппонентов как-то затемнили роль Шубина в задержании Ряхина, капитан и не подал виду, что огорчен. Прежде всего он был человеком действия, готовым признавать все сложности и противоречия работы и следовать новым путем.
Данилов с удовольствием проводил Шубина глазами.
— Садитесь ближе, — полковник показал Налегину на стул и, взяв тяжелую папку, постучал ребром по настольному стеклу. Посмотрел на своего сотрудника и снова постучал. — За сегодняшний случай во время наблюдения за Ряхиным я вас накажу, — сказал он наконец.
Налегин кивнул головой.
— А если бы преступник сбежал?! Если бы Шубин упустил его?! Или вы уверены, что Ряхин не замешан в кражах?
— Нет. Не уверен.
— Дело по этим кражам на контроле в Москве. Вас послали на задержание, и надо было выполнять приказ. Без вас бы обошлось с этим шофером, народу было много.
Не так и не о том говорил полковник, но Налегин и не пытался возражать, потому что сам осознавал свою вину. Если бы Ряхин действительно оказался вором и убийцей и если бы он ускользнул от угрозыска, то наделал бы немало дел. Может быть, поступок Налегина, по-человечески понятный и естественный, даже благородный со стороны, стал бы причиной гибели других людей… Было важно именно это.
Конечно, его, Налегина, следовало наказать, но все-таки… все-таки те люди, чью жизнь, возможно, он спасал, охотясь за Ряхиным, были фигурами умозрительными, далекими, а мальчишка, прикрывший светловолосую голову руками, был реальным, живым, близким.
— …У нас бывает: иной работник простейшего поручения выполнить не может, как начнет рассуждать… Куда там! Тут же во всем найдет изъяны!
Данилов говорил громко и несправедливо — наконец-то можно было сорвать на ком-то зло и раздражение этих последних недель неудач и растерянности.
Налегин понимал это, и ему было стыдно за своего
Глава 7. Стреляная птица
Человек стоял в подъезде и прислушивался. В руке его была туго набитая потертая хозяйственная сумка.
Убедившись, что на лестнице тихо, человек быстро поднялся на пятый этаж и дважды коротко нажал кнопку звонка у одной из квартир, затем дал еще один длинный звонок.
Снизу кто-то хлопнул дверью. Человек с сумкой бесшумно метнулся к противоположной двери и замер, подняв руку к звонку. Освещенная кабина лифта проплыла рядом, и человек, оглядевшись, теперь уже не спеша вернулся к прежней квартире.
Наконец громко щелкнул внутренний замок.
— Ну и серьга у тебя — на весь дом слышно! — зло сказал гость, тихо прикрыв за собой дверь.
— Зато файный!
Женщина была несколько полноватой и грузной, но, каждый раз встречаясь с ним, колючим, хитрым, выглядевшим гораздо старше своих сорока семи лет, она снова чувствовала себя девочкой — той бойкой, худенькой, с тоненькими косичками девочкой, которая умела находить общий язык с пестрой, необузданной блатной компанией, собиравшейся у ее старших братьев.
— Все в порядке? — спросила она.
— Вроде все. У дома только какой-то парень уж очень глазел.
— Говорила — помылся бы в ванной! Нет, ему, видите ли, парная требуется.
— Ничего! Меня не просто взять! — Лицо у него было темное, сухое, загорелое под нездешним, щедрым солнцем, широко посаженные серые глаза смотрели зорко.
— Ладно. Что ты все таскаешь в сумке?
— Так, вместо документа.
— Ишь ты… Ну, проходи в комнату.
Но он остановился в дверях кухни и с интересом наблюдал за ней. Она открыла холодильник и достала бутылку «Российской», с непривычной глазу новой этикеткой и золотистым станиолевым горлышком. В ослепительно белой глубине холодильника на решетчатых полочках стояли мелкие тарелки с ветчиной и другой закуской, какие-то баночки, бутылочки с разноцветными ярлычками…
— Обзаводишься? — сказал гость с одобрением и гут же добавил, уже с усмешкой: — Видно, сто лет собираешься прожить.
— Женщины живут долго! — стуча тонкими, на металлических стерженьках каблуками, она понесла водку и закуску в комнату. — Медицина утверждает: на десять лет дольше, чем мужчины. Садись.
— И ты тоже. Постой, — сказал он, взявшись за бутылку. — Достань вон те маленькие рюмки с полки. Хрусталь? — он ущипнул ногтями край рюмки, прислушался к звону. — Хороши. Ну, как живешь?
— Обычно… Как мать родила, с тех пор и мучаюсь.
— По тебе не видать.
Они чокнулись. Гость спокойно вылил содержимое рюмки себе в рот, не поморщившись, так, как переливают жидкость из меньшего сосуда в больший, и взял корочку черного хлеба.
Выпили еще, и глаза у хозяйки стали молодыми и блестящими. От третьей рюмки гость отказался.
— Больше двух не пью.
— Да, ты все такой же…
Тогда она выпила одна. Гость отодвинул в сторону бутылку, как предмет, уже ставший ненужным, и приготовился слушать.