Такая работа

Словин Леонид Семенович

Положив трубку, Тамулис вздохнул: если бы он срочно понадобился дежурному, тот просто стукнул бы ладонью в стену или крикнул в коридор: «Алик, зайди!»

Тамулису совсем не до шуток: приближается конец полугодия, подведение итогов…

И все же не идти на вызов дежурного нельзя.

— Товарищ лейтенант, получите почту.

Строго глядя перед собой, Мартынов снял с пиджака невидимую паутинку и подул на нее, сложив губы трубочкой.

— Отрываешь от дела, Андрей! Секретарю не мог отдать…

Перед Мартыновым лежала справка из гороно, надобность

в которой отпала еще в прошлом месяце.

— Пререкания, товарищ лейтенант, — сказал Мартынов, — не знаете правил прохождения службы в милиции!

Он с секунду выжидательно-укоризненно смотрел на Тамулиса, затем преувеличенно устало и безнадежно махнул рукой:

— Позор, товарищ Тамулис. Скажите вашему начальнику — капитану Ратанову, чтобы он послал вас мыть полы в ОБХСС. Я позвоню туда. И еще: передайте Баркову, что если он в мое отсутствие снова будет расходовать мою бумагу, я отправлю его опять на «губу». Идите.

Тамулис хотел сказать что-нибудь ехидное, но встретившись глазами с Мартыновым и поняв, что тот будет играть роль ревностного солдафона до конца, без всякой угрозы пробормотал:

— Ничего, старик, в понедельник ты у меня тоже побегаешь!

Когда дверь за Тамулисом захлопнулась, Мартынов с минуту раздумывал, потом снял трубку и вызвал буфетчицу:

— Говорит дежурный по отделу. Прошу оставить что-нибудь от обеда нашему комиссару милиции Тамулису, если они опять запоздают к обеду…

— Так ведь ваш комиссар каждый день опаздывает.

— Пойми, Тонечка, — сказал Мартынов, — я не могу допустить, чтобы в мое дежурство оперативники ходили голодными.

— Ладно. Я оставлю ему шницель.

— Хорошо. А мне, как всегда, — спаржу и филе из мяса молодого бизона…

Но уже через час Мартынову опять стало не до шуток: дважды пришлось самому выезжать с опергруппой на вызовы; отделения просили машины, и Андрей разыскивал их по рации на всех дорогах. Из служебного собаководства сообщили, что заболел Карат и его проводник Васька Морозов слезно молил привезти к Карату кого-нибудь из специалистов ветеринарного института, но обязательно не ниже доцента.

Андрей уже трижды вызывал к себе Тамулиса и Германа Баркова — не по телефону, а просто стуком кулака в стену и посылал их на пристань, к фабрике «X Октябрь», в центральный универмаг.

Все чаще и настойчивее звонили телефоны:

— Третий пост просит машину…

— Примите меры… рост… телосложение… Ответ телеграфируйте, материалы почтой. Кто принял телефонограмму?..

— Потерялся мальчик… Дружинники просят дежурного зайти в штаб…

— Дежурный по городу? У меня родился сын. Три семьсот пятьдесят… Кто говорит? Так… Счастливый гражданин. Спасибо… Передаю по буквам: Мария — Иван — Николай — Цинк. Минц…

— На седьмом посту все спокойно…

Уже стемнело, когда Тамулис устало и тяжело с папкой в руках вышел на крыльцо. Андрей Мартынов собирался куда-то ехать и стоял во дворе у дежурной машины. Настроение у него, как всегда, было приподнятое: большая половина дежурства была уже позади.

— Славно

поработали — хорошо отдохнем! — крикнул он Альке. — А вам не кажется, товарищ Тамулис, что некоторые выпускники каунасской школы йогов имеют к концу работы несколько измученный вид.

— Острить изволите-с? — полюбопытствовал Тамулис.

5

Мартынов умер перед рассветом, не приходя в сознание. Ни операция, ни переливания крови результатов не дали. Права оказалась высокая пожилая санитарка скорой помощи, которая еще ночью, взглянув на заострившееся пожелтевшее лицо Андрея, когда его вносили в машину, сказала громко и безапелляционно: «Этот до утра не дотянет».

И Андрей не дотянул. Но еще пока он тянул, пока его большие сильные руки судорожно мяли серое шершавое одеяло, пока вокруг него суетились врачи и еще до того, как его койку выкатили в коридор, — у белого приземистого здания приемного покоя собрались оперативники.

Первым приехал Гуреев — он жил ближе всех. Ночь была темная, и каждый, кто подходил к больнице, как будто выныривал из плотного, густого мрака, в котором тонули больничные корпуса и высокие потрескивающие в темноте деревья старого парка.

В низкой ярко освещенной комнате на белой больничной скамье бледная, с остановившимися, побелевшими от ужаса глазами сидела Ольга Мартынова. Она не плакала. Она смотрела не отрываясь в одну точку, как будто на расстоянии, через стену внушала что-то тем, кто был в это время в операционной. Вокруг нее появлялись знакомые и не знакомые ей люди и неловко склоняли головы перед ее горем. Побыв несколько минут в приемном покое, они выходили на улицу, садились в машину.

В коробе газика было темно, время от времени то в одном, то в другом углу вспыхивали светлячки папирос. Только Тамулис стоял снаружи, тихо постукивая рукояткой фонаря по железной стенке кузова. Стук гулко отдавался в темном коробе, и оттуда негромко, но зло крикнули: «Прекрати же стучать!»

Внезапно в темной аллее вспыхнули неяркие огоньки подфарников — приехал начальник областного управления Лагутин. Коренастый, седой, держа генеральскую фуражку в руке, Дед быстро прошел по тропинке вместе с главным хирургом области. Навстречу ему из приемника вышел Ратанов, козырнул, отошел в сторону. Увидев его, шофер газика включил зажигание.

Машина шла быстро, и людей в кузове потряхивало и бросало друг к другу.

— Внимание! — с усилием сказал Ратанов, когда они выехали на проспект. — Пока известно следующее: в 0.30—0.40 сторож промтоварной палатки, что на углу Смежного, видел двух людей, показавшихся ему подозрительными. Об этом он позвонил в горотдел. Мартынов с милиционером выехал к палатке. Ничего подозрительного они не заметили. В 0.50—0.55 Мартынов позвонил помощнику. Тот просил подобрать пьяного у сквера на Даличской. Мартынов отправил милиционера с машиной за пьяным, а сам остался ждать у палатки. В это время сторож — его сейчас допрашивают — пошел на другой объект…