Такая работа
Шрифт:
Машину резко тряхнуло, шофер виновато чертыхнулся.
— Милиционер подобрал пьяного — оказалось, что он живет недалеко, — и завез его домой. Когда машина вернулась на Смежный, Андрея у палатки не было. Решили, что он уехал на попутной машине и вернулись в отдел. Это было в 1.40 — а в 1.50 из скорой помощи сообщили о вызове на Смежный переулок к дому одиннадцать. От промтоварной палатки это метрах в двухстах…
— Какие раны? — спросил Гуреев.
— Одна ножевая, слева по горлу. И еще ссадины. Возможно, получены при падении.
— А кто его обнаружил?
— Муж
Шофер притормозил на углу, принимая в машину свидетелей. Женщина сразу закашлялась, и Ратанов попросил не курить. Еще несколько минут они ехали быстро, потом машина свернула на Смежный и пошла медленно. Оперативники, согнувшись, припали к окнам.
Промтоварная палатка на углу… Неширокая асфальтированная улица… Застывшие в сонном оцепенении маленькие домики… Еще несколько десятков метров и — корпуса новой застройки… Пятиэтажный корпус, молчаливый, словно пустой, с темными пустыми витринами нового, еще не открытого универмага. За корпусом виднелся пустырь, груды строительного мусора.
Пока они ехали, небо начало светлеть.
— Здесь, — сказала женщина. Ее муж тихо кашлянул.
Газик остановился.
У дома стоял Альгин. Он только молча курил, вернее, откусывал один за другим маленькие кусочки папиросы, брал их в кулак и нервно мял пальцами. Увидев Ратанова, он быстро пошел ему навстречу.
— Распределите людей по пустырю. Тщательно все осмотреть. Двух человек в газике отправьте по городу, от проспекта влево. Справа я перекрыл. Свяжитесь по рации с железнодорожной милицией, узнайте, что им удалось сделать. Потом займемся свидетелями…
Он говорил быстро, точно хотел скорее расстаться с тем, что давно уже было продумано, и освободить в голове место для главного.
— Найдите людей, чтобы послать в рощу за ипподром.
У стены дома сидели на корточках несколько человек — эксперты, следователь, Егоров… Поодаль, не приближаясь к машинам, стояла большая группа жителей дома. Ратанов успел заметить бурые, еще свежие пятна, выступившие на влажном асфальте у самого угла дома, и отошел к машине.
Когда он вернулся, Альгин уже разговаривал со свидетелями.
Полная молодая женщина, кутаясь в пуховый платок и часто передергивая плечами, как от озноба, торопливо говорила:
— Вон там он лежал. И стонал. А у нас, видите как: на этой стороне дома ни подъездов, ни окон. Мы и не слышали. Никто. Я услышала только, как мужчина с женщиной закричали. Ой, замерзла совсем! И мой муж тогда побежал звонить. Это ведь уже второй случай — с девушки здесь хотели часы снять…
Мужчина, приехавший вместе с женой на машине, тронул Ратанова за рукав:
— Мы с женой вот здесь шли. От ее брата, к нему дочь приехала из Москвы. Она в медицинском учится. Ну, посидели мы у него. Идем мы, а жена еще мне и говорит: «Ух, темень какая!»
Жена перебила его:
— Я оступилась как раз…
— Да, оступилась она. Ну вот…
Альгин и Ратанов молчали — таких вот свидетелей перебивать бесполезно.
— Слышу стонет кто-то. Так: о-о-о-о! о-о-о-о! Жена моя как закричит: «Вань, здесь человека убили!»
— Ничего он вам не сказал? — спросил Альгин.
— Ничего такого не сказал. Нет. Один раз вроде как, извините, выругался… Вроде бы «черт» сказал… Я так понял.
— А я слышала, как «чернь»… И еще говорит: «сыночек», «сыночек»… У меня так сердце и…
Альгин хотел прикурить, но вдруг замер на секунду, впился глазами в этикетку на спичечном коробке, в странную, далекую от него надпись —
«Не применяйте паяльных ламп при отогревании замерзших труб».
Женщина вынула платок, поднесла к глазам. Ратанов отвернулся, отошел к стене дома, к своим. Следователь прокуратуры составлял схему места происшествия. Это был Карамышев, молодой, рано полысевший брюнет с черными цыганскими глазами. Он молча мигнул Ратанову и снова нагнулся к планшету. Из-за его плеча Ратанов увидел на бумаге большой ровный прямоугольник — дом одиннадцать — и маленький неумелый рисунок распластанного на земле человечка. Стрелки указывали расстояния, вход в корпус, в магазин, на кусты около угла дома, бетонированный колодец подвального помещения, закрытый сверху решеткой.
Ратанов отошел от Карамышева к колодцу, взялся за решетку. Она подалась, ржаво и громко заскрипев. Неглубокая прямоугольная яма была пуста. Увидев, что Ратанов держит решетку, подошедший Гуреев тяжело спрыгнул вниз, пододвинулся к заколоченному окну подвала, подергал доски.
— Порядок. Ничего не тронуто. Заколочено на совесть. — Голос Гуреева неожиданно изменился: — Дед приехал.
От машин по направлению к корпусу шли начальник управления и Альгин все с той же незажженной изуродованной папиросой без мундштука. Альгин что-то быстро, на ходу говорил генералу.
В машине затрещала рация.
— «Енисей-2», «Енисей-2», я — «Ангара», как меня слышите? Прием, — монотонно заговорила трубка.
— «Ангара», я — «Енисей-2», я — «Енисей-2», слышу вас хорошо. Прием, — ответил Альгин.
— «Третий»… 15… 32…
«Третьим» в эти сутки после генерала и дежурного по управлению был Мартынов, дежурный по горотделу.
— 32, — повторил Альгин, — вас понял.
И все поняли и молча сняли фуражки. Потому что дежурный по управлению сообщал о смерти Андрея.
6
В половине седьмого у генерала началось оперативное совещание. За столом сидели несколько работников прокуратуры и уголовного розыска управления. Из горотдела были только Альгин и Ратанов.
Генерал по привычке сидел за столом чуть боком, хмурый, расстроенный и, не меняя позы, поворачивал маленькую седую голову к каждому, кто решался высказаться. Мало знавшие его могли быть легко введены в заблуждение относительно его характера, глядя на его маленькие острые зрачки под большими набухшими веками, на то, как он, слушая, нетерпеливо постукивает карандашом по столу и, не заботясь о производимом им впечатлении, внезапно смотрит на кого-нибудь долго и бесцеремонно, как будто видит впервые.