Такеси Китано. Детские годы
Шрифт:
Стихийность якудза — качество, которым Китано не только восхищается: он готов и посмеяться над ним. В комедии «Снял кого-нибудь?», выворачивающей наизнанку многие стереотипы кинематографа Китано, глава могущественного мафиозного клана предстает капризным чудаком-трансвеститом, любимое времяпрепровождение которого — смотреть представления театра теней. Вступающему ненадолго в его банду герою фильма сопутствует неожиданная удача: совершенно случайно он убивает знаменитого киллера и переодевается в его одежду, а потом, будучи не в состоянии доказать свою прославленную меткость, попросту убивает в упор одного из ближайших подручных босса, который, по счастью,
Муракава из «Сонатины» поначалу кажется тем же Уехарой, которому на сей раз досталась не вспомогательная, а центральная роль. С таким же непроницаемым лицом он наносит визит новому хозяину маленького заведения, «крышей» которого является его клан, а затем, спокойно пошучивая, топит в воде этого хозяина, отказавшегося заплатить очередной взнос. И тот же Муракава забывает о профессиональной жестокости, попадая на Окинаву и оказываясь на пляже, где по необходимости ждет приказа от вышестоящих инстанций: его вместе с его командой отправили туда для участия в мафиозной войне, но начинать боевые действия без приказа он не вправе. Именно там, на море, выясняется, что Муракава — совсем другой персонаж, пусть и с похожей судьбой.
Уехара появляется в фильме в момент конфликта с руководством клана; конфликта, который разрешится для обеих сторон кровью. Муракава получает в начале «Сонатины» задание, которое ему явно не по душе, но с приказом не спорит и не бунтует, исполняя все в точности. Уехара тиранит своих соратников — Муракава показывает себя как чуткий и умелый лидер, которому, несмотря на эксцентричное поведение, соратники всецело преданы. Уехара несправедлив и даже жесток по отношению к своей девушке; Муракава, напротив, по-рыцарски спасает незнакомку от насильника, за что она вознаграждает его любовью. Смерть настигает Уехару в неожиданный для него момент, а Муракава уверенно идет навстречу смерти и предпочитает пустить себе пулю в лоб, чем получить пулю в спину от других бандитов.
Муракава с самого начала ведет себя так, как герою триллера себя вести не положено. Он не только не вступает в действие, но и не комментирует происходящее, изредка подавая малозначительные реплики. Муракава — молчун и наблюдатель; он оказывает сопротивление боссу, посылающему его на Окинаву, но лишь на словах, и потом — впервые показывая себя «в деле» — «бьет морду» помощнику босса, благодаря совету которого ему и предстоит отправиться со своей бригадой на гангстерскую войну. Но эта драка — не судьбоносный поединок, а лишь способ отвести душу; при этом, заметим, Муракава восстает именно против вовлечения себя в действие. Он подумывает уйти на пенсию, и даже в решающий момент, перед тем как вступиться за девушку на ночном пляже, он пассивно и будто безразлично наблюдает за происходящим, раздумывая, стоит ли вмешиваться.
Первые эмоции у Муракавы появляются не в тот момент, когда он хладнокровно командует казнью связанного должника, и не тогда, когда на его собственную жизнь покушаются в окинавском баре якудза-конкуренты — там, вскидывая пистолет автоматическим движением, он открывает ответный огонь, а его лицо при этом остается абсолютно бесстрастным. Первая настоящая эмоция — широкая улыбка, вдруг меняющая лицо гангстера, когда он выходит на пляж и предлагает своим помощникам сыграть в «камень, ножницы, бумагу».
Череда инициируемых Муракавой игр, в которые оказываются вовлеченными все выжившие члены его банды, становится центром фильма не только потому, что Китано удается волшебным
Муракава вступает в битву и выигрывает ее один, похоронив практически всех соратников. Побеждает он не потому, что главный герой, по законам жанра, обязан победить злодеев и выжить. Причина в другом: с самого начала Муракава готовился к смерти, и страх перед ней исчез. Пусть боссы обоих кланов мертвы, пусть мстить за них некому: смерть предсказуема и неизбежна, она поджидает в конце пути. Расправившись с оппонентами, Муракава пускает себе пулю в висок. Эта столь удивительная для западного зрителя смерть — что-то вроде отсроченного обещания, данного Муракавой судьбе за право победить в борьбе.
А зарок он дает уже в первой пляжной игре: после того как более мелкие гангстеры упражняются в меткости, сбивая выстрелами пустые жестяные банки с голов друг друга, Муракава предлагает им сыграть в русскую рулетку. Тогда он и улыбается в первый раз, и дальше улыбка не сходит с его лица, пока не приходится покинуть пляж. Выстрел за выстрелом, и вот в барабане револьвера остался последний патрон: жребий указывает на Муракаву, он улыбается еще шире и стреляет себе в голову. Щелчок — и ничего; пуля исчезла. Кажется, именно этот «отложенный» выстрел прерывает жизнь героя в финале фильма. Пока Муракава еще боится смерти. Той же ночью ему снится, что пуля пробила ему голову, что он упал на песок мертвым. Проснувшись, он принимается за тренировку. Ее этапы — те самые невинные дурашливые игры, которым предаются якудза в ожидании войны.
Имитация борьбы сумо — сперва с бумажными фигурками, затем с участием людей из плоти и крови — тест на стратегическое мышление, И, пройдя его, герой больше не боится пожертвовать одним из своих людей. Ямы-ловушки, прикрытые ветками и присыпанные песком, развивают моментальную реакцию на угрозу. Бросая пластиковые «летающие тарелки» и стреляя по ним, Муракава упражняется в меткости. Зная, что рано или поздно игры кончатся, во время шуточной ночной перестрелки с фейерверками он вдруг берется за настоящий пистолет. «Ты крутой! Не бояться убивать людей — значит не бояться умереть самому», — говорит Муракаве новая подружка. Но он одергивает ее скептическим замечанием: «Иногда настолько боишься, что даже хочешь убить самого себя».
Якудза становятся для Китано одним из излюбленных объектов наблюдения прежде всего потому, что, лишенные такой защиты, как мораль и закон, эти люди оказываются наедине со смертью безоружными. Поэтому и идут навстречу ей, часто кончая с собой. Они не боятся страданий — и потому всегда готовы причинить страдания другим.
Одно из основных определений, которые в течение долгого времени западные зрители и критики давали кинематографу Китано, — «жестокий». Даже «Кикуджиро» не заставил исчезнуть этот штамп.