Такеси Китано. Детские годы

Долин Антон

Свои комментарии по поводу единственного опыта работы в Голливуде Китано сводит к двум высказываниям. Первое; ««Джонни Мнемоник» был кошмаром. Я чувствовал себя как ребенок, приглашенный в Диснейленд. Я был рад посетить настоящий Диснейленд. Но в Японию я вернулся, так и не развлекшись ни на одном из аттракционов». Второе: «Там у них немалым влиянием обладают профсоюзы гримеров и других сотрудников технических служб. Они говорят тебе, что делать, а ты должен их слушать. Они хотели нарисовать у меня на спине татуировку, напомнившую мне об узоре на гавайской рубашке. Интересно, что об этом подумали бы японские зрители».

К этому можно добавить, что фантастика — единственный жанр, который Китано всегда презирал и ни разу не пытался использовать всерьез. Зато он его обыгрывал и пародировал в наиболее хулиганских, своих телешоу. В «Кикуджиро» ряженый

инопланетянин годится лишь на то, чтобы развлекать девятилетнего ребенка (да и то ему не доводится исполнить свой номер — Macao засыпает, и ненужный пришелец остается один под ночным небом). В «Снял кого-нибудь?» довольно зло осмеяны некоторые клише научно-фантастических фильмов, особенно в финале, где главный герой в результате «научного эксперимента» сперва становится невидимкой, а затем превращается в гигантское насекомое. Вдобавок съемки в «Джонни Мнемонике» пришлись на тот же год, что и работа над «Снял кого-нибудь?», и, возможно, отчаяние, в которое повергли Китано столь различные и неудачные (каждый по-своему) опыты, стало косвенной причиной его «невольного самоубийства».

Придя в себя, заслужив европейское признание после победы в Венеции и став популярным даже в определенных кругах США, Китано решил наконец показать американцам, что такое настоящий якудза. Так родился замысел фильма «Брат якудза» (в оригинале — просто «Брат»), По структуре и образному ряду он напоминает «Сонатину» и отчасти «Фейерверк», только действие происходит в Лос-Анджелесе.

* * *

По обыкновению, персонаж, сыгранный Такеси Китано, минуты до пятнадцатой фильма не произносит ни слова. На этот раз, однако, его молчаливость трактуется окружающими не как многозначительная поза немногословного героя, но как обычная стеснительность иностранца: «Вот козел, даже по-английски не говорит», — презрительно роняет таксист, везущий гангстера Ямамото из аэропорта Лос-Анджелеса в гостиницу. В самом деле, Китано не говорит по-английски и лишь ради неудачного опыта с «Джонни Мнемоником» попытался создать видимость знания этого языка. В «Брате якудза» он ни разу не переходит на английский — как и в реальной жизни: даже с коллегами и товарищами из других стран (не говоря о журналистах) Китано общается исключительно через переводчика. В «Брате якудза» посредником ему, как правило, служит огнестрельное оружие.

Герой, даже самый фантастический, не способен покорить и подчинить себе своевольную Америку (хотя на какие-то считанные минуты у зрителя «Брата якудза» создается иллюзия, будто способен). Но и адаптироваться к ней он не желает. Он пытается соблюсти себя и навязать чужому миру свой кодекс поведения. Кодекс, отчасти вывезенный с родины, а отчасти разработанный «в индивидуальном порядке», необходимо хранить, чтобы выжить и остаться самим собой. Незнание местного языка и нежелание переходить на него даже в нечастые моменты переговоров — первое из этих правил. Тем более что в США он приехал не строить новую жизнь, а пытаться восстановить единственную нить из жизни старой — отыскать младшего брата, когда-то уехавшего в Лос-Анджелес учиться.

В ситуации отсутствия коммуникации герой Китано становится для окружающего мира загадкой, которую невозможно решить. В отеле он помалкивает, но раздает щедрые чаевые, презентуя горничной стодолларовую купюру: та возвращает ему сдачу, 95$. Когда же он сталкивается с непонятной ему агрессией (чернокожий приятель его младшего брата Дэнни случайно сталкивается с Ямамото посреди улицы и разбивает бутылку с вином, после чего начинает угрожать незнакомому японцу и требовать возмещения убытков; тот неожиданно наклоняется за тем, что осталось от бутылки, и втыкает назойливому прохожему в лицо), то реагирует молниеносно. Быстрота реакции вообще отличает Ямамото от других представителей преступного мира, с которыми он сталкивается в Лос-Анджелесе. Однако еще важнее способность принимать спонтанные и неожиданные для всех решения. Так, Ямамото запросто расправляется с тремя бандитами, обезоружившими его и запихнувшими на заднее сиденье автомобиля, чтобы отвезти на разборку с их боссом.

Без видимых усилий японец справляется и с верхушкой преступного синдиката, вызвавшего его на переговоры. По «законам Голливуда» он прячет автоматы в туалете того офисного здания, где проходит встреча, но, не сказав об этом соратникам, подстраховывается, приклеив несколько пистолетов под столом переговоров. Детская простота решений, мало связанных с большой мафиозной политикой, помогает

Ямамото остаться в выигрыше. Когда же он против воли все-таки входит в политическую игру, это становится началом конца.

Кодекс Ямамото — то, что отличает якудза (в специфическом понимании Китано) от тривиального киногангстера. Он любит сидеть на морском побережье, он бегает со своими друзьями по пляжу, играя в дурацкие игры — так и не снимая делового костюма, не расстается с темными очками; в то же время он обязывает толерантный западный мир к чисто японской бескомпромиссности, вынуждая, скажем, мелких бандитов отрезать себе пальцы. Законы американского жанрового кино в «Брате якудза» доводятся до абсурдного предела и всячески высмеиваются. Если в «Фейерверке» сослуживцы говорят о Ниси полушепотом, как о главном его грехе: «Представляете, он выпустил в тело преступника всю обойму!», то в «Брате якудза» любая перестрелка идет до тех пор, пока у обеих сторон не кончаются патроны. Крайняя жестокость соседствует с крайней же инфантильностью. Напоминая о неожиданном милосердии Азумы из «Жестокого полицейского», Ямамото изображает игру в «русскую рулетку» с главой противоборствующего итальянского клана, а затем отпускает того на свободу.

* * *

Впрочем, главной особенностью японских якудза, которую привозит с собой через океан Ямамото, становится отношение к сакральному для японца понятию «семья». Не случайно слово «брат» вынесено в заголовок фильма. Любые гангстерские сообщества основаны по клановому — то есть семейному — принципу, но только у японцев (если верить Китано) этот принцип возведен в абсолют.

Если в «Точке кипения» и «Сонатине» Китано играет якудза, не вполне лояльного своему боссу и в конечном счете против него восстающего, то Ямамото — идеал верности интересам семьи. В начале фильма предложен обширный флешбэк, рассказывающий предысторию героя. В первой же его сцене он самоотверженно спасает дряхлого и, кажется, выжившего из ума босса, который, однако, погибает тем же вечером в результате другого покушения. Многие члены клана почитают за лучшее предать интересы своей семьи, слившись с семьей бывших противников; единственный, кто отказывается это сделать, — Ямамото. Братьям-перебежчикам немедленно приказано его убить, но они не повинуются приказу и даже содействуют побегу аники (то есть «старшего брата»; таково прозвище Ямамото, так фильм называется по-японски) в США, дав ему с собой замызганную спортивную сумку, полную денег. Изгой-одиночка, отныне лишенный семьи, остается и без собственной фамилии: ему дают паспорт на фамилию Сакамото.

Героический конформизм, проявленный аники в Японии, приводит в Америке к созданию собственного клана. Расставшись навсегда с братьями по мафиозной семье, он отправляется на поиски настоящего брата. Встреча с ним — лишь первый этап: как по волшебству, рядом с братом оказываются три молодых и способных наркоторговца, а вскоре к ним присоединяется и соратник аники Като, приехавший за «старшим братом» из Японии. Когда Ямамото сплачивает новых товарищей по клану и восходит к вершинам преступного мира Лос-Анджелеса, им движет инстинкт — не столько самосохранения, сколько сохранения семьи. Спасая брата от более могущественных мафиози, он постепенно сам становится влиятельной персоной американского преступного мира.

Китано свел героя-одиночку с родным братом именно для того, чтобы убедить зрителя в никчемности кровного родства в сравнении с родством по убеждениям, свойственным кланам якудза в Японии. Младший брат так и остается эпизодическим персонажем фильма. Дело тут не в способностях и возможностях актера — Куродо Маки уже играл центральную роль в «Сценах у моря». Просто он принадлежит другому миру, чем Ямамото, бегло говорит по-английски и не стремится к созданию семьи. Верность клану не входит в число его приоритетов. В первый раз Ямамото едва не погибает именно из-за брата, который вместо учебы в институте занялся торговлей наркотиками, и в финале младший брат подставляет старшего, убегая и пытаясь прикарманить общие деньги. Впрочем, как выясняется, они братья все же не родные, а сводные: сироты, воспитанные в одном детском доме. Характерно, что Маки — тоже «половинка», сын японской матери и американского отца, и на эту роль Китано его выбрал явно не случайно. Итак, младший брат может относиться к старшему как к родственнику, а может (и, по мнению Ямамото, должен) как к аники, которому он обязан воспитанием и деньгами, данными на образование за рубежом. Он выбирает первое и потому не может считаться подлинным братом.