Таких не берут в космонавты. Часть 2
Шрифт:
Лукина вооружилась недельной подборкой газет, уселась на свою кровать и зашуршала газетной бумагой в поисках интересной статьи для завтрашнего выступления. Вера Петровна сидела в кресле около телевизора — слушала прерываемый помехами голос диктора и вязала спицами.
Я в компании Виктора Семёновича выпил на кухне чашку чая. Рассказал Иришкиному отцу о «плюсах» и «минусах» фиатовских автомобилей, которые станут прообразами для нашего нового советского автомобиля «Жигули».
Я уже улёгся
Она улеглась рядом со мной, положила голову на край моей подушки. Повернула ко мне лицо — я почувствовал запах мятной зубной пасты.
Примерно десять секунд Лукина молчала, рассматривала мой профиль.
Затем она спросила:
— Вася, как ты думаешь, я ему сегодня понравилась?
— Да.
— Я о Гене Тюлееве говорю.
— Я так и понял.
— Вася, тогда почему он от нас ушёл?
Иришка затаила дыхание.
— Геннадий просидел с нами за столом полтора часа. Я был уверен, что он сбежит раньше. Потому что уже через час стало понятно: Клубничкина не придёт. Но Тюляев ещё полчаса медлил. Спрашивается, почему?
— Гена заслушался, как вы рассказывали о книжках про космос.
— Да. Согласен. Тема космоса его заинтересовала. Пометь это в уме: себе на будущее. Но смотрел Геннадий в основном на тебя. И не только он. На тебя вчера в кафе многие парни засматривались.
— Разве? — спросила Лукина. — Я этого не заметила.
Иришка печально вздохнула.
Она прикоснулась кончиками холодных пальцев к моей руке. Смотрела на меня, не моргала.
— У Черепанова завтра спроси, если мне не веришь, — сказал я.
— Вот ещё! Лёша мне такого насочиняет!..
Иришка фыркнула.
— Вася, а ты нарочно пригласил сегодня нашу старосту? — спросила она. — Думаешь, Надя и Черепанов… подружатся?
— Я надеюсь на это. Лёша хороший парень. Умный.
— Но он же…
Лукина скривила губы.
— … Как вы это говорили: таких не берут в космонавты.
Иришка усмехнулась — среагировала на свою же шутку.
— Лёша хороший парень, — повторил я. — Он умный и не трус. Вот только у него сейчас гормоны в крови бушуют. Этим пользуются такие беспринципные дамочки, как эта ваша Света Клубничкина. Ему бы сменить вектор интереса. Клубничкина точно не для него. Ей в Кировозаводске вообще никто не нужен. Уже через пять-шесть месяцев она будет морочить головы москвичам. Особенно если не поступит в театральный ВУЗ. Не думаю, что она сюда вернётся. Будет цепляться за столицу руками и ногами. И прочими частями тела.
— Почему ты так решил? — спросила Иришка.
— Я же сам из Москвы. Или ты забыла? Таких провинциальных девиц я повидал там немало.
Я
— Тогда ты Клубничкиной подходишь, — сказала она, — раз ты москвич. Такой, как ты ей и нужен. У тебя сейчас в столице квартира пустует. Ведь твои родители из ГДР нескоро вернутся. Так мне мама сказала. Мама, чтоб ты знал, мечтает меня там с тобой поселить на время учёбы в институте. Но я не хочу в Москву. Мне и здесь, у нас, нравится.
Иришка вздохнула.
— Твоя мама разумная женщина, — сказал я. — Рассуждает правильно. Она заботится, прежде всего, о своих детях. Это хорошо. Я так считаю. А вот Клубничкина пока ещё глупая девчонка. Ей хочется всего здесь и сейчас. Славу ей подавай. Хотя бы среди школьников. Вот и заморочила головы всем подряд. И Черепанову, и твоему Генке…
— И тебе.
— Вот уж нет, сестрёнка. Тут ты ошиблась. И она, похоже, тоже.
— Почему это?
Иришка чуть приподняла над подушкой голову.
Мне показалось, что над её волосами зависла золотистая дымка.
— Мне Света ничего не заморочила, — заверил я. — Это ей не по силам. У меня таких хитрых и самовлюблённых девиц, как она, был вагон и маленькая тележка… там, в Москве.
— Так уж и вагон?
Я заметил, как Иришка хитро прищурилась.
— Представь себе, — сказал я. — Для всех объектов моих амурных похождений в плацкартном вагоне места бы точно не хватило. Поэтому вашей Свете Клубничкиной со мной ничего не светит. Заморочить мне голову у неё кишка тонка. А мне от неё ничего не нужно: вообще ничего. Поверь, сестрёнка, я уже не мечтающий о романтике наивный юноша. В душе я давно взрослый и разумный мужчина. Поэтому твоя Клубничкина об меня зубы сломает. Чем раньше она это поймёт, тем это будет лучше для неё.
Иришка хмыкнула.
— Никакая она не моя. Как и Тюляев.
Лукина приподнялась на локте, поцеловала меня в щёку.
— Я тебя люблю, братишка, — сказала она. — Хорошо, что ты у меня есть. Спокойной ночи.
В понедельник утром мне показалось, что Иришка нервничала.
Я поинтересовался у неё, что случилось.
— Ничего, — ответила Лукина.
Но уже через пару секунд призналась:
— Всё думаю: а что если Черепанов был прав, что если сегодня в школе… над тобой посмеются.
— Кто? — спросил я.
Лукина пожала плечами.
— Не знаю, — сказала она. — Все. Из-за этой дуры Клубничкиной. Потому что она вчера не пришла в кафе.
Иришка прижалась к моей руке, жалобно скривила губы.
Мы шли по уже натоптанной тропе в направлении школы.
Около лица моей двоюродной сестры клубился пар.
Я усмехнулся.
Сказал:
— Нашла из-за чего переживать. Надо мной же посмеются — не над тобой. Сомневаюсь, что такое случится. Но даже если кто и улыбнётся, то мне это совершенно безразлично. Не обращай внимания.