Таких щадить нельзя (Худ. С. Марфин)
Шрифт:
— Саночка! Давай быстрей сапоги!
Саночка, седая, как и ее Семен Петрович, уже с минуту стояла в дверях, недовольно глядя на мужа. Она была готова упрятать Семена Петровича под пуховую шаль, как только он закончит чтение письма. Но, догадавшись по тону мужа, что на заводе случилась беда, она безропотно отправилась на кухню за сапогами.
— Что там написано, Семен Петрович? — не выдержал Голубкин.
Старик протянул Голубкину листок. Буквы запрыгали перед глазами Вани, когда до него дошло содержание письма. Так вот кем оказался его лучший друг, человек, рекомендованный
В письме трое бедняков села Каменка сообщали, что они прочитали в «Известиях» о награждении рабочего Буеракова Гавриила Нефедовича и очень удивлены ротозейством администрации завода, пригревшей под своим крылышком классового врага и настоящую гидру контрреволюции. Буераков Гавриил Нефедович, — сообщали они, — комсомолец и один из организаторов их колхоза, убит сыном крупнейшего каменского кулака — Самылкиным Игнатом Евтифеевичем еще весною двадцать девятого года. Самылкин после убийства скрылся, забрав с собою документы Буеракова. Отец Самылкина поднял кулацкое восстание, но был поймал и расстрелян осенью в том же двадцать девятом году.
«Мы уже второй раз сообщаем вам об этом, — писали в заключение каменцы. — На первое письмо ответа мы не получили и подумали, не нашел ли Игнашка Самылкин на вашем заводе дружков, которые помогают ему прятать концы в воду? Отпишите нам, долго ли вы будете цацкаться с врагом мировой революции и колхозного крестьянства. Не послать ли нам на завод своих делегатов, чтобы они объяснили вам, что почем?»
Гневные строки письма, казалось, жгли пальцы Голубкину. Он растерянно уставился на Семена Петровича.
— Дядя Сеня! Что же теперь делать?!
— Прежде всего, молчать, — посоветовал тот, натягивал сапог. — Догадывается этот прохвост о письме?
— Ой, кажется, догадывается, — встрепенулась Любочка, успевшая через плечо Вани заглянуть в письмо. — Он меня сегодня спрашивал, нет ли письма из Сибири. Я сказала, что нет, но, по-моему, покраснела.
— Где он сейчас? — спросил Семен Петрович, возясь со вторым сапогом.
— Был в завкоме, — в один голос ответили Ваня и Любочка.
— Позвони на проходную, — кивнул Семен Петрович на телефон. — Узнай, не выходил ли. Из проходной Ване ответили, что Буераков только что вышел с территории завода.
— Ну, значит, почуял, — сурово сказал старик, справившись наконец с сапогами. — Я сейчас в ГПУ пойду. По телефону о таких делах говорить не следует. А ты постарайся глаз не спускать со своего дружка, — не без укора взглянул Семен Петрович на Голубкина.
— Я, дядя Сеня, побегу к нему на квартиру, — вскочил Ваня. — Он, наверное, туда кинулся. Я его живым не выпущу.
— Ну, ну. Ты там поосторожнее. Мертвый он никому не нужен. Просто задержи его. Отвлеки внимание. Да будь осторожнее. Это, видать, хитрый враг. Сделаешь?
— Сделаю, дядя Сеня! Обязательно сделаю!
— А мне куда? — спросила Любочка.
— А ты домой иди, стрекоза. Ты свое дело сделала. Бдительнее всех оказалась, — с отеческой теплотой в голосе ответил Семен Петрович.
Кинувшись на квартиру к Буеракову, Ваня не заметил, что следом за ним бежит девушка.
В те годы окрестности завода
Голубкин одним духом взлетел на третий этаж и остановился перед знакомой дверью. Несколько мгновений он колебался. Может быть, позвать на помощь народ и всем скопом навалиться на врага. Но тут же мелькнула мысль: «А может быть, все это окажется неправдой. Может быть, на Гаврика наклеветали, а письмо написано подкулачниками». После минутного колебания он постучал в двери.
Долгое время на стук никто не отвечал. Ваня постучал вторично кулаком по филенке.
— Кто там?! — раздалось из-за двери сразу же вслед за вторичным ударом, и Голубкин догадался: «Значит, он слышал и первый стук. Подкрался к двери и прислушивался». Остатки сомнений в невиновности Гаврика пропали. Но раздумывать было уж некогда, и он, собрав волю в кулак, возможно спокойным тоном ответил:
— Это я, Гаврик, открой.
Несколько мгновений за дверью было тихо. Затем проскрежетала осторожно отодвигаемая задвижка, и Буераков отворил дверь. «Когда же это он успел такую задвижку на дверь приделать? — подумал Голубкин. — Из полосового железа смастерил».
Буераков стоял одетый не в свой обычный костюм, а в поношенные, отвисшие на коленях брюки, черную сатиновую косоворотку и порыжевший от времени, сильно засаленный пиджак.
— Ты что это так вырядился? — удивился Голубкин.
— На рыбалку собрался, — лаконично ответил Буераков, запирая дверь на задвижку. — Ты надолго ко мне? Я ведь тороплюсь.
Они вместе вошли в комнату. Бане бросилось в глаза, что на стене за дверью не висит, как обычно, аккуратно завешенная белой простыней парадная одежда Гаврика. Чемодана под кроватью тоже не было, да и сама кровать была застелена старой полинялой тряпкой, я не новым тканевым одеялом, недавно полученным Буераковым по ордеру.
— Собрался, говоришь, — спросил Ваня, останавливаясь у стола посредине комнаты. Буераков отошел к противоположному концу стола.
— Да, ребята давно уже приглашают, — ответил Гаврик, напряженно вглядываясь в лицо Голубкина. — Говорят, на широком плесе сазаны хорошо берут. — Он говорил с лихорадочным оживлением, стараясь прочесть на лице Вани, случайно он зашел сюда или нет.
— Ну, я тороплюсь, — после небольшой паузы напомнил Гаврик. — Мне надо идти. Ждут.
— Повремени немного. Не уйдут твои сазаны, — не двинулся с места Голубкин. «Интересно, есть ли у него оружие? — подумал он про себя. — Кажется, нет».