Таких щадить нельзя (Худ. С. Марфин)
Шрифт:
Прощаясь с другом, Лобов спросил:
— Может быть, утром машину за тобой прислать? Ваня может задержаться здесь сколько угодно.
— Ты что, Искандер, — удивился старик, — с моими собаками в такой машине? Нет, уж я лучше пешком: тут прямо через привалки «Счастливое» совсем близко.
— Значит, на зорьке выходим?
— Солнце утром только сядет чай пить, еще на работу не выйдет, а я тебя уже будить стану, — шутливо пообещал старик.
— Не поспеешь. Я тебя у калитки встречу, — задорно ответил Лобов, садясь рядом с шофером. Машина помчалась в «Счастливое».
Расположение поселка, в котором с первых дней коллективизации
глубокой осени в колхозных садах всегда что-нибудь поспевало, требовало, чтобы его поскорее собирали на радость и потребу людям.
Упираясь одним своим концом в подножье гор, другим «Счастливое» выходило на равнину. И так уже повелось, что будучи одним из крупнейших хлопкосеющих колхозов района, «Счастливое» имело свои стада и табуны; благо, до прекрасных альпийских пастбищ было, как говорится, рукой подать.
«Счастливое» считалось несколько необычным для этих мест колхозом. Конечно, большинство колхозников были узбеки. Большинство, но не все. Кроме узбеков, в колхозе работали русские, украинцы, белорусы, татары, молдаване, грузины, армяне и даже несколько семей венгров, бог весть какими судьбами попавших в этот край. Всего в колхозе насчитывалось семнадцать национальностей, и колхозники любили пошутить, что колхоз правильнее было бы назвать «Интернационалом» или, еще точнее, «Счастливым интернационалом».
Еще задолго до захода солнца Ванюша, лихо прокатив Александра Даниловича по улицам «Счастливого», с шиком подвернул машину к дому бригадира Котова. Но тут получилась осечка. Навстречу гостям никто не вышел. Ворота не были заперты, но ни в доме, ни во дворе не было ни души.
— Смотри ты, как люди живут! — удивился Ваня. — Приходи кто угодно, забирай что хочешь.
— Ну, кто угодно не зайдет. Тут ведь кругом свои живут. Даже старики друг друга с детства знают. Пришлых людей не бывает. Да и с ворами здесь серьезно разговаривают. В милицию не водят. Свой не украдет, а чужой не сунется, — объяснил своему шоферу Лобов.
— Что будем делать, Александр Данилович?
— Да ничего. Вещи вынесем. Ты поезжай, а я тут подожду хозяев. Ночевать все равно домой придут.
— Как же я уеду, а вы так вот и останетесь? — запротестовал Ваня.
— Так вот и останусь, — передразнил шофера Лобов. — Поезжай, поезжай, Ванюша. К полуночи дома будешь. Отдыхай, пока я отдыхаю. Вернусь — снова тебе гонка будет. Недельки через полторы заглянешь проведать. Договорились?
Больше часу ожидал Александр Данилович бригадира колхозных животноводов, Героя Социалистического труда Семена Андриановича Котова. Одиночество располагает к задумчивости, к воспоминаниям. Сидя на толстом карагачевом чурбаке во дворе дома Котова, Лобов припомнил те далекие дни, когда нынешний Семен Андрианович, грузный и полысевший, был просто Семкой Котовым, командиром конного взвода, весельчаком и задирой, лихим плясуном и бабником. Впрочем, Семен Котов и в те дни отличался не только этими качествами. Командир эскадрона Александр Лобов знал его отчаянным
Давно все это было. Долгие годы прошли, но по-прежнему осталась нерушимо крепкой дружба Александра Лобова, Семена Котова и Абдукадыра Мергена, дружба людей, еще в дни своей юности поднявших оружие за молодую советскую власть. Семен Котов до сих пор остался любителем горячих коней и лихим кавалеристом, хотя уже и без былой легкости вскакивал в седло. Это по его настоянию правление «Счастливого» занялось разведением коней в количестве, далеко превышающем хозяйственные потребности колхоза. Впрочем, колхозники были не в обиде. Кони «котовской породы» находили широкий сбыт по всей области и значительно повышали доходы колхоза.
Если Абдукадыр Мерген и Семен Андрианович после гражданской войны жили все время в одном районе, то Александра Лобова партия много раз бросала с места на место. Он всегда шел туда, где был нужен смелый, решительный, требовательный и чуткий к людям большевик. Но вот уже несколько лет Александр Данилович снова работает в республике, где прошла его юность.
В последние годы Лобов привык проводить отпуск в «Счастливом», у своих старых друзей. Страстный охотник и рыболов, Александр Данилович предпочитал свежий воздух гор, родниковую воду и жаркое узбекистанское солнце назойливому вниманию курортных врачей.
Солнце уже зашло, и двор наполнился синеватыми сумерками, когда около калитки послышались голоса. Высокий женский голос, в котором слышались близкие слезы, произнес:
— Я больше не могу! Лучше сразу кончить!
В калитку вошла высокая, дородная, пожилая, но все еще красивая женщина — хозяйка дома Екатерина Васильевна. Увидев сидящего на карагачевом обрубке Лобова, она, всплеснув руками и, как всегда в минуты взволнованности, вставляя в свою речь украинские слова, заговорила:
— Ой, лишенько! Саша! Александр Данилович! Та ты, мабудь, тут не один час сидишь? Смотри, Женька, что мы наробили?!
Женя — молодая, похожая на мать, настоящая красавица-украинка — покраснела и, взглянув на Лобова заплаканными глазами, сдержанно поздоровалась с ним.
— Что с тобой, Женюрка? — ласково спросил Лобов, задерживая руку Жени в своей ладони.
— Так, ничего, Александр Данилович, смутилась Женя, — семейные дела.
— Э-э-э, нет! От меня ничего ком не отделаешься. — Лобов дружески усадил Женю рядом с собою. — Давай, рассказывай, что у тебя стряслось. Да брось ты, Катя, возиться с моими причиндалами. Сам все перетаскаю.
Но Екатерина Васильевна, не слушая Лобова, привычным движением вскинула на плечо чехлы с ружьями, взяла в одну руку чемодан, в другую рюкзак и направилась в дом. У самой двери она задержалась и крикнула:
— Ты бы, Александр Данилович, прочистил мозги Митьке. Чего он над Женькой изгаляется? Он тебя боится. Только ты для него и авторитетный.
— Неужели у вас с Дмитрием скандалы начались? — участливо спросил Лобов Женю. Молодая женщина горько заплакала.
— Да нет, Александр Данилович, — сквозь слезы заговорила она, — пока еще он меня не обижал. Не бил, то есть.