Таких щадить нельзя (Худ. С. Марфин)
Шрифт:
Бубенец пошатнулся. Мгновение он, широко открыв глаза, глядел на Гулямова, не переводя дыхания. Довольный произведенным впечатлением, начальник районной милиции торжествующе взглянул на секретаря райкома, ожидая одобрения, но, встретив осуждающий взгляд Юлдашева, потух.
— Полковник убит?! — выдохнул наконец Дмитрий остановившийся в горле крик. Лицо его искривилось. Он успел еще выкрикнуть: — Кто же на него посмел?.. Чего вы городите!.. — и вдруг заплакал, размазывая кулаком катившиеся по щекам слезы.
Юлдашев подставил Бубенцу стул. Дмитрий сел и, облокотившись
— Разве вы еще не слышали, что Лобов убит? — спросил Юлдашев, когда Дмитрий немного пришел в себя.
— Честное слово, ничего не знал, — поднял голову Дмитрий. Но лицо его вновь начало кривиться. — На фронте из каких только переделок живым выходил, а тут… — выговорил он глухо и снова уткнулся в ладони.
— Он вам пока больше не нужен? — спросил Юлдашев Гулямова.
Я должен его еще опросить, а потом взять под стражу, — ответил начальник милиции.
— Товарищ Бубенец, — обратился к Дмитрию Юлдашев, — пойдите в сени и посидите пока там. Мы вас позовем.
Гулямов сделал протестующий жест, но секретарь райкома снова твердо повторил:
— Идите, Бубенец. Выпейте воды, умойтесь и посидите.
Гулямов, не желая спорить с секретарем райкома партии, вызвал со двора одного из приехавших с ним милиционеров и приказал:
— Задержанный Бубенец пока будет сидеть в сенях. Смотрите, чтобы он не скрылся.
— Ты точно установил, что здесь произошло: убийство или самоубийство? — спросил Юлдашев начальника районной милиции, когда милиционер закрыл за собою дверь.
Начальник милиции пожал плечами.
— Без экспертизы определенно ничего сказать нельзя, — внушительно заговорил он. — Из пистолета, который лежал около тела Лобова, был сделан выстрел, но когда — в два часа ночи или в два часа дня — может сказать только экспертиза. Но я склонен думать, что экспертиза подтвердит самоубийство.
— Не верю я в самоубийство Александра Даниловича, — негромко произнес Юлдашев. — Такие люди не стреляются.
— Да и я не особенно верю, — согласился Гулямов. — Поэтому и надо отрабатывать обе версии. Допускать и самоубийство, и убийство.
— Но ведь ты не сможешь предъявить Бубенцу конкретных обвинений? — спросил Юлдашев.
— Пока, конечно, не могу, — согласился Гулямов.
— А сам ты его подозреваешь или нет? — добивался прямого ответа секретарь райкома.
— А кто же тогда убил Лобова?
— Ну, это уже твое дело, разыскать того, кто убил Лобова.
— Вот я и думаю прощупать Бубенца. Посажу — он увидит, что деваться некуда, и сознается.
— Нет, — резко ответил Юлдашев, — на арест Бубенца я согласия не дам. Оснований не вижу.
— Но в последнее время он сильно пьет.
— В этом и наша вина есть. Больше всех, конечно, моя. Мало знаю, чем живут мои коммунисты.
— А разве то, что он вчера грозил Лобову, не доказательство? — упирался Гулямов.
— Слабое доказательство. Бубенец был пьян, дебоширил. Лобов в таких случаях излишней вежливостью не страдал. Допускаю, что спьяна
— А если он сбежит? — выкинул последний козырь Гулямов. Юлдашев с сожалением посмотрел на Гулямова.
— Нужно тебе научиться разбираться в людях, — уже сердясь, заговорил он. — Бубенец гибель Лобова больше, чем мы с тобой, переживает. Я уверен, что в убийстве Лобова он не замешан. Ведь Александр Данилович его в партию рекомендовал. А ты знаешь, когда это было? В окружении. Люди на смерть шли и хотели умереть коммунистами. И Бубенец такой. Куда он от партии побежит? А кроме того, он жену любит…
Требовательный гудок легковой машины около ворот дома прервал речь Юлдашева. Секретарь райкома выглянул в открытое окно.
— Кажется, из республиканского аппарата приехали, помогут разобраться, — с удовлетворением сказал он.
— А вы разве вызывали? — скрывая под безразличным тоном свое неудовольствие, спросил Гулямов.
— Нет, не вызывал. Я просто звонил в Цека, — ответил Юлдашев, выходя навстречу приехавшим.
Алексей Кретов, познакомившись с Юлдашевым, первым долгом попросил провести его и приехавшего с ним эксперта в комнату, в которой произошло убийство. Не заходя на половину хозяев, они прямо, через отдельные маленькие сенцы, прошли в горницу.
Тело Лобова уже лежало на застланной чистой простыней кровати, усыпанной цветами. У самого изголовья, наклонившись над лицом покойного, сидел седовласый худощавый старик-узбек.
— Кто это? — шепотом спросил Алексей у Юлдашева.
— Абдукадыр Мерген, — так же шепотом ответил секретарь райкома, — старый друг Александра Даниловича. Проводником у него был, когда с басмачами дрались.
Скорбь старика была так по-человечески горька, что Алексей, а за ним и Юлдашев с экспертом остановились на пороге. Вдруг Алексей услышал, что старик негромко говорит по-узбекски. Он прислушался.
— …сабли грязных собак басмачей не могли убить тебя, Искандер, — говорил старый Абдукадыр, вытирая катившиеся по щекам слезы. — Немецкие басмачи-фашисты бежали перед тобой и твоими друзьями, мой Искандер. Как же сейчас ты недосмотрел? Почему позволил какому-то змеенышу подползти и ужалить тебя? Ой-бой, мой Искандер! Моя старая грудь разрывается от горя. Разве можно старику наносить такую боль, Искандер? Ямного старше тебя, мой Искандер, и скоро закрою навеки свои глаза, как это сделал ты сегодня ночью. Но прежде чем это случится, Искандер, я найду тех, кто нанес тебе предательский удар. Это сделал не тот молодой джигит, который женился на дочери нашего друга Сеньки. Сейчас на него упала грязная тень, но ты не верь этому, Искандер. Я разыщу следы твоих убийц, клянусь тебе, Искандер. И если я найду их среди людей, то пусть суд говорит свое слово, а если я встречу их в горах, тогда пусть говорит моя старая винтовка. Ты знаешь, я никогда не даю промаха и обещаю тебе, Искандер…