Таких щадить нельзя (Худ. С. Марфин)
Шрифт:
— На все! По банку!
— Выставляй, — недоверчиво посмотрел на него Косой. — Нечего нашармака проезжать.
Требование было законным. Жорка обшарил все карманы, но не набрал и трети, суммы, стоявшей в банке.
— Значит, на это и бей, — ответил Косой на растерянно-вопросительный взгляд партнера. — На бедность не подают.
Кровь бросилась в лицо Жорки. Он решительно расстегнул браслет и бросил на кон золотые часы — последнюю ценную вещь из утаенного имущества дяди.
— По банку! — зло выкрикнул он. — На бедность не собираю.
— Раз есть чего ставить, пожалуйста, — кинув на часы загоревшийся
Ехидно посмеиваясь, Косой надел на руку золотые часы и, любуясь ими, вытянул руку так, что она оказалась под самым носом противника. Он победил. На этом и следовало бы остановиться. Но Жорка уже не владел собой. Азарт и ненависть к удачливому сопернику ослепляли его.
— Играю на бобочку. Оценивай, — сказал он и снял с себя щегольскую замшевую рубашку с многочисленными карманами на «молниях». По традиции картежников Косой тоже не имел права отказаться от игры. И карты снова начали переходить из рук в руки. Валерий, Гена и Симка, стоя за спиной Жорки, внимательно наблюдали за игрой. Только Софочка не поднялась с дивана и не пустила к столу своих подруг.
Через полчаса Жорка проиграл все, что на нем было. Правда, Косой, забрав себе замшевую рубашку, не требовал, чтобы Жорка немедленно снимал и остальные проигранные вещи. Он чувствовал, что веревочка натянулась слишком туго и перетягивать ее опасно. Жоркины адъютанты втайне сочувствовали своему главарю, ревниво следили за соблюдением всех неписаных законов картежа.
Но вот все кончено. Никому теперь не нужные карты валяются на столе. Косой, сбросив потрепанный пиджачишко, натягивает на себя Жоркину рубашку. Жорка, очумелый от пережитого волнения, сидит, бессмысленно глядя в пространство, все еще не веря, что наголову разбит своим удачливым противником. В комнате стоит удушливая, как перед началом грозы, тишина. Молчат растерянные приверженцы Жорки, замерли на диване отрезвевшие девицы.
— Отыгрываться будешь? — слышит Жорка ненавистный ему голос Косого.
— Отыграюсь, — сдерживая поднимающуюся в груди ярость, отвечает он, не глядя на своего врага. — Завтра.
— Можешь и сейчас, — предлагает Косой.
— В долг, на слово! — оживляется Жорка.
— В долг вон у девок выпрашивай. Играй на самого себя.
— Ка-а-к? — холодеет Жорка, хотя прекрасно понимал, что означает предложение Косого.
— Ты что, фрайер, не знаешь? — И видя, что Жорка колеблется, добавляет: — Братва. Беру вас в свидетели.Яставлю все, что Жорка профортунил. А Жорка играет на себя. Только чтоб не киксовать, по-честному. Все слышали?
— Слышали, — чуть не хором подтвердила «братва».
Жорка молчал, напуганный чудовищностью предложения Косого. При одной мысли о возможности такого проигрыша он холодел. И в то же время это была возможность сразу отыграться. Ценою нескольких жутких минут вернуть все, что только проиграно, и посрамить Косого. Главное, посрамить Косого. Ведь, если Жорка сейчас откажется, его авторитет среди братвы пропал навсегда. В то же время в случае выигрыша он будет хозяином положения. Одно то, что он согласился играть на самого себя, высоко поднимет его во мнении всех, кто об этом услышит. Рискнуть и выиграть, во что бы то ни стало выиграть,
— Даю фору, — тоном искусителя проговорил Косой. — На, бери карту и смотри сам. Может, и рискнешь?
Жорка взял поданную карту и, прикрыв ее рукой, осторожно заглянул. Это был туз. Сердце Жорки радостно забилось. Впервые за всю игру пришел туз. Жорка решил, что это доброе предзнаменование. Сейчас он был уверен, что выиграет.
— Иду! — хрипло проговорил он. — Давай карту.
— На себя играешь. Не забыл? — мрачно взглянув на Жорку, спросил Косой.
— Ну, слышал! Чего крутишь? — грубо прикрикнул на него Жорка. Сейчас, уверенный в выигрыше, он снова почувствовал себя признанным вожаком шпаны.
— Я что ж… не один я слышал… Все слышали, на что ты играешь. Я не отопрусь… — пробормотал Косой, и в его голосе Жорка почувствовал неуверенность. — На, тяни сам, нижнюю, — протянул Косой колоду. — На твое счастье.
Жорка осторожно вытянул карту и, заслонив от постороннего глаза ладонью дрожащей руки, взглянул на нее. Сердце вздрогнуло и, казалось, остановилось, испуганное неудачной картой, сулившей проигрыш. Это был король, а Жорка рассчитывал хотя бы на восьмерку. «Всего пятнадцать очков, — подумал он холодея. — Чертов король! Вразрез пошел». И делая вид, что колеблется, брать или не брать еще карту, закрыл на мгновение глаза.
— Ну что, забастовал, что ли? — нетерпеливо прикрикнул Косой.
— Нет, дай еще карточку, — прохрипел Жорка. — Сам дай. Ядовито улыбаясь, Косой выполнил его просьбу.
— Высвети, — дрогнувшим голосом приказал Жорка.
Косой бросил карту лицевой стороной вверх. Это была девятка. Жорка вздохнул, как застонал, и бросил бесполезные теперь карты.
— Перебор! — удовлетворенно констатировал Косой. — Что ж, братва видела. Играли честно.
Несколько минут стояла мертвая тишина. Даже закадычные приятели отошли в сторону от Жорки. Он теперь не принадлежал самому себе, его хозяином, хозяином его крови и жизни стал Косой. Жорка повержен, обращен в ничто.
Но Косой умудрился испортить свое собственное торжество. Вернее, Косого подвела замшевая куртка, только что выигранная им у Жорки. Насладившись полностью произведенным впечатлением, Косой встал и, властно взмахнув рукой, приказал:
— А ну, Жорочка, красавец-писаный…
И в это мгновение из рукава Косого вылетела карта. Плавно перевернувшись в воздухе, она спикировала на пол. Это была десятка пик, та десятка, которую так ждал Жорка к своему тузу. Карту видели все.
Первым опомнился Жорка.
— Так вот ты, гад, какой, — свистящим шепотом проговорил он и, наклонившись, вытащил из-за голенища щегольских сапожек нож. Косой побелел и кинулся к двери, но на него уже навалились Жоркины адъютанты. Дико завизжали девчонки, страшно завыл Косой, увидя собственную смерть, блеснувшую в Жоркином кулаке, но всю эту сумятицу перекрыл гулкий мужской голос:
— Молчать!
Софочка, словно выполняя команду, выключила верхний свет. В огромной комнате теперь горела только одна маленькая лампочка-ночник на столике у радиолы. В открытых настежь дверях Калерочкиной спальни стоял человек в низко надвинутой на глаза кепке. Поднятый воротник наглухо застегнутого макинтоша скрывал подбородок незнакомца.