Такое короткое лето
Шрифт:
— Когда я сижу вот так, мне немного легче, — сказала Маша. — Ты иди, я потом приду к тебе.
Ее голос был тихим и каким-то обреченным. Я снял с кровати одеяло, укрыл им Машу. Сам сел на подлокотник кресла и, обняв ее за плечи, прижал к себе. Мне казалось, что так она будет чувствовать себя лучше.
— У нас сегодня был такой счастливый день, — тихо сказала Маша. — Самый счастливый в моей жизни… И надо же, так случилось…
— У нас будет еще много счастливых дней, — ответил я, целуя ее волосы.
—
Не знаю, как долго мы сидели, прижавшись друг к другу.
Я замерз, но не уходил от Маши, считая, что сейчас она более всего нуждается в моей поддержке. Ей нельзя было почувствовать себя одинокой. Одиночество отнимает силы, а мне казалось, что у нее их совсем немного. Через некоторое время Маша сказала, откинув одеяло:
— Пошли спать. Скоро уже утро.
Мы легли, я положил ее голову на свою руку. Маша уткнулась носом в мое плечо и сказала:
— Мне так хорошо с тобой. Так уютно и, главное, спокойно.
— Мне тоже хорошо с тобой, — ответил я.
Мне не хотелось говорить больше о болезни, чтобы не бередить душу ни себе, ни ей. Мне казалось, что сейчас ей и без того не легко. Но она начала сама.
— Я разговаривала с одной нашей врачихой о моих проблемах, — сказала Маша. — Она хороший специалист.
— И что она тебе сказала? — спросил я.
— Она и предложила обследование.
— Мы же решили, что утром едем в больницу.
— Да, милый. Ты отпустишь меня на три дня?
— Я буду приезжать к тебе и с утра до вечера сидеть у твоей постели.
— Нет, милый. Эти дни мне надо побыть одной. Мы поедем в больницу вместе и я скажу тебе, через сколько дней ты должен приехать ко мне. Хорошо?
— Хорошо, — сказал я. Я был согласен на что угодно, только бы быстрее поставить ее на ноги.
Утром Маша встала, как ни в чем не бывало. Она выглядела свежей и абсолютно здоровой. На какое-то время мне даже показалось, что ночью я видел нехороший сон и ни в какую больницу мы не поедем. Но она сама напомнила мне о ней. Когда я предложил позавтракать, Маша сказала:
— Я не хочу задерживаться в больнице ни на один лишний день. Если мы попадем туда до девяти, я успею сдать кровь на анализ еще сегодня. Ее берут натощак.
Мы взяли такси и направились почти через всю Москву на Шоссе Энтузиастов. Я подождал в вестибюле, пока Маша сходит к своему врачу. Через несколько минут она вышла ко мне с маленькой бумажкой в руке.
— Ну вот видишь, милый, — сказала она, показывая бумажку. — Уже получила направление на анализ.
— Сколько ты здесь пробудешь? — спросил я.
— Я же тебе говорила: три дня.
— Ровно через три дня в это же время я буду здесь, — сказал я.
— Не здесь, а в общежитии. Я постараюсь быть уже там.
Маша поцеловала меня в щеку и торопливым шагом направилась на второй этаж. Я проводил
Ровно через три дня я был у дверей Машиной комнаты. Раз десять давил на кнопку звонка с такой силой, что она могла расплющиться. Но за дверью было тихо, как в потустороннем мире.
Я позвонил Ольге, но ее тоже не было. В будний день общежитие вымирает, все его постояльцы на работе. Я спустился вниз и пошел в больницу, чтобы попытаться отыскать Ольгу. Она скажет, что с Машей и, самое главное, уехал ли брат с друзьями из Машиной комнаты. Если уехал, я сегодня же переберусь в общежитие.
Больницу охраняли так же, как банк. У входа на лестницу, ведущую наверх, и у лифта стояли два парня, пояса которых оттягивала тяжелая кобура. Пройти внутрь можно было только по специальному пропуску. В вестибюле рядом со справочной службой висел телефон и табличка с указанием номеров. Я нашел телефонный номер отделения челюстной хирургии и позвонил Валере. Мне ответили, что Валерия Александровича сегодня не будет, он на заседании ученого совета в институте.
— А вы не могли бы позвать к телефону медсестру Ольгу? — спросил я.
— Какую Ольгу? — раздалось на другом конце телефонного провода. — У нас медсестер с таким именем пять или шесть. Вам какая нужна?
Я не знал Ольгину фамилию, поэтому начал объяснять, где она живет и как выглядит. После недолгого разговора мы пришли к мнению, что из всех медсестер жить в общежитии и иметь такую внешность может только Ольга Никоненко. Но она сейчас на операции и освободится, скорее всего, только часа через два.
Я вышел на улицу, дошел до ближайшего летнего кафе, взял кружку пива и просидел за столиком битый час. Потом заказал чашку кофе. Он оказался холодным и невкусным. Отпив глоток, я отодвинул чашку, рассчитался с официантом и вернулся в больницу. Ольга оказалась на месте. Услышав мой голос, она спросила:
— А разве Маша и тебе ничего не объяснила?
— А что она могла мне объяснить? — удивился я.
— Ты откуда звонишь? — спросила Ольга.
— Снизу, из вестибюля.
— Подожди, я сейчас спущусь. — Она положила трубку.
У меня возникло нехорошее предчувствие. Ольга подошла ко мне явно взволнованная и начала без предисловий:
— Маша сегодня утром улетела в Улан-Удэ.
— А что случилось? — спросил я, чувствуя, что начинает сжиматься сердце. Отъезд Маши оказался для мня совершенно неожиданным. Она не собиралась никуда улетать.
— Что может случиться с женщиной?.. — Ольга не закончила фразу, многозначительно посмотрев на меня.
— Забеременела, что ли? — спросил я, все еще не понимая происшедшего.