Таксидермист
Шрифт:
Все могло быть иначе, если бы у меня были какие-нибудь основания думать, что нью-йоркское полицейское управление соображает хотя бы вполовину гавайского «пять-ноль». Стиву Макгаррету [72] я вручил бы свою жизнь в любую минуту.
Все представление на нашем крыльце продолжалось чуть меньше часа. У нью-йоркской полиции немалая практика, и в такого рода деталях они мастера.
Когда они уехали, я позвонил Дадли. Наше исчезновение из «Готам-Клуба» его слегка обидело, но я обрисовал ему наши трудности.
72
«Гавайи,
– Нехорошим ветром повеяло, Гав. Тебе нужна защита! Завтра первым делом давай ко мне. У меня есть кое-что по ведомству личной безопасности, опытный образец. Одна штуковина.
– Опытный? Как-то не нравится мне это.
– Будешь испытателем.
Слово «испытатель», перекрученное южным акцентом, звучит ужасно зловеще. Так и видишь дымок, подымающийся вдали над горной пустыней, дрожащие от зноя силуэты санитарных машин, мчащих к тому месту, где ты на сверхзвуковой скорости врубился в землю.
– Как-то неохота.
– Ради Энджи, Гав!
– Послушай, я валюсь с ног. Может, завтра обсудим?
– Дадли все равно экипирует тебя, так или иначе!
– Ладно, ладно. Дадли, можно тебя кое о чем спросить? Вся эта канитель с цветным телевидением, воздействие на сознание.
На том конце провода возникло нехарактерное молчание.
– Дадли?
– Да?
– Что думаешь об этом цветном воздействии? Возможно такое?
– М-может быть. Откуда я знаю?
Вообще-то Дадли всегда готов высказать мнение – особенно в области технологий. Разумеется, кроме устройства его электронных примочек. Или любого из «неразглашаемых» агентств, на которые ему пришлось работать. Не коснулся ли я чего-то такого, о чем Дадли знает много, но «не может говорить»?
– Ясно. Ладно, давай завтра.
– Да, давай завтра, – без выражения сказал Дадли и повесил трубку.
Запищал домофон. Энджи замерла, не долив из кувшина горное шабли, и закусила губу.
– Подойти?
Я пошел к переговорному ящичку:
– Кто там?
– Ке-ге-бе, э?
– Отто?
– Ке-ге-бе, Гарф.
Я открыл нашему гному, и он ворвался в комнату. Он всегда пихал дверь плечом так, будто изнутри ее держит пара лихих казаков.
– Друг, что вы дела? Ке-ге-бе, они здесь, я зна, я вида. Отто взял Энджи за подбородок.
– Ты смотрица, а? Ян-жи, она хорош? Я не зна. Я очень страшно про моих друг, может быть «пизьдьетс».
Вам ни к чему знать в точности, что значит слово «пизьдьетс», – давайте просто скажем, что оно близко по смыслу менее вульгарному «капут».
– Пусти мой подбородок. – Энджи шлепнула Отто по руке. – Все нормально, Отто, успокойся.
– Не нормаль. Я зна. Я смотрица, я жынщину вида, красно платье, и она не смотрица, Гарф! – Он мрачно покачал головой. – Жынщина мертвая! Не хорош.
– Не смотрица, – согласился я, доставая из холодильника пиво. Энджи плюхнулась в мягкое кресло.
– Не смотрится, –
Отто снова разволновался:
– Ке-ге-бе улыба? Ох! Ох, очень плохой, если Ке-ге-бе тебе улыба!
– Отто, уймись. – Я едва не заорал. – Давай сохранять спокойствие. Мы всегда можем позвонить им и спросить, кто была убитая, и сказать: «Кто? Да ведь мы ее знаем!» Ну и все такое. Я к тому, что мы ведь не смотрели на нее. Что это Марти, мы знаем только со слов Николаса. У нас все ровно.
Я на секунду задумался: а что, если Николас наврал? Но зачем? Вроде незачем.
– Они собираются поговорить с Николасом. А что, если его версия…
– Мы стоим на его версии, забыла? Мы заверили их, что не подходили к телу, не сообщили никакой информации. К тому же это Николас, не мы, на самом деле видел, что это Марти. Мы ее не трогали.
– Хорош. Гарф нет жынщин трога мертвы, – пробормотал Отто, сидя по-турецки на полу.
– Но ты права, – продолжал я. – Наверное, нам нужно выложить все про эту Марти, всю историю, и пусть сами разбираются. Если смогут. Но нам надо держаться от всего этого подальше.
– Гарт, а что, если это предупреждение означает и то, что нам ничего нельзя говорить полиции?
– Ну, наверное, они послали бы более прозрачное послание, если…
Мой взгляд внезапно упал на мигающий красный глазок автоответчика. Я подошел и нажал кнопку воспроизведения. Динамик забурчал, как рассерженный тушканчик, дал гудок и заговорил. Сначала был шум, будто звонили из автомата – например, в баре. Через секунду приглушенный гнусавый голос медленно произнес:
– Крошка мисс Туффи. Сидела на пуфе. Мимо шел паук. Она позвонила копам. Паук ее укусил. Крошка мисс Туффи умерла. Пауку больше никого не надо кусать.
Вот так раз.
– Кто Туффи, Гарф, скажи?
– Женщина на крыльце, Отто. – Нас с Энджи на миг охватил ужас. – Думаю, это и есть ответ на твой вопрос, Энджи. И что теперь будем делать?
Телефон зазвонил, и я дал сработать автоответчику.
– Да. Я звоню мистеру Карсону? – Похоже на телефонный маркетинг. Но в два часа ночи? – Вам звонят из больницы Святого Михаила. К нам поступил ваш брат, Николас, и мы хотим поговорить с вами как можно скорее.
Глава 16
Приемный покой, как и в большинстве нью-йоркских больниц, где я бывал, заполняли люди с разнообразными неисправностями. Граждане с окровавленными полотенцами, намотанными на руку (оторваны пальцы?), другие блюют в тазики (отравление цианидами, как можно предположить), третьи пластом лежат навзничь и стонут (видимо, острый аппендицит). И как обычно, персонал, казалось, занимался «обработкой» только тех больных, чья кровь активно вытекала на ковровое покрытие. Я прошагал к стойке регистратуры. Возле стола припарковался какой-то несчастный сукин сын на инвалидной коляске – должно быть, он врезался лицом в ветровое стекло. Медсестры на посту не было, звонка, чтобы позвать на помощь, – тоже. Сюрприз, сюрприз.