Талант марионетки
Шрифт:
Мадлен медленно кивнула и облизала пересохшие, саднящие губы.
– Он хочет, чтобы я пришла к нему сквозь пламя, – чужим, слабым голосом проговорила она. Тот, кто ее ведет, никогда не покинет Жанну, никогда не покинет Мадлен.
Мари склонилась к окошку, протягивая покупательнице ее билеты. На сегодняшний спектакль, завтрашний и пятничный. Девушка в неброском пальто и надвинутой на глаза шляпе с пером не глядя бросила сдачу в мешочек для мелочи и принялась с жадностью рассматривать бумажные квадратики. Билетерша видела ее здесь не в первый раз: вот уже которую неделю в ее смену та приходила в дневное время, когда театр только открывался, и покупала билеты на неделю вперед. Она не считала денег и всякий раз протягивала крупную банкноту,
– Благодарю вас, мадам, – бросила покупательница через плечо, выскальзывая из дверей театра.
Тем вечером Мадлен сидела не в ложе отца, а в центре партера, одетая в простое серое платье без отделки. Этого было достаточно, чтобы оставаться незаметной для знакомых отца, которым она только коротко кивала и протискивалась к своему месту в середине ряда. Как и в самый первый раз, она гипнотизировала взглядом занавес, пока тот не начал медленно подниматься, а сердце – стучать быстрее и быстрее. Сегодня давали «Гамлета». Другая эпоха, другие страсти, другие костюмы, но Мадлен не переставала удивляться, насколько по-новому воспринимается ею эта знакомая с детства история. Она каждый раз открывалась ей с разных сторон: если на первом своем спектакле Мадлен с нетерпением ждала появления Марго д'Эрбемон в струящемся бледно-зеленом платье и с цветочным венком на голове, то в следующие разы ее внимание привлекли уже иные персонажи. Не понимая саму себя, она то оправдывала Клавдия, то жалела Гертруду, то ненавидела их обоих, глядя, как умирает в конце Гамлет, и не могла сдержать слез на монологе безумной Офелии. Но на сей раз ее покорил принц с волнистыми каштановыми волосами и горящим взглядом черных глаз. Принца звали Ив Бретеш, и он был уже немолод, однако на сцене преображался. Корона добавляла ему пару сантиметров роста и скидывала десяток лет, превращая мужчину в юного мятущегося Гамлета.
Несколько лет спустя, когда уже сама Мадлен стояла на сцене в простом платье, а вместо венка у нее в волосах была только удерживающая их белая лента, мсье Тиссеран прервал вдруг ее монолог и спросил:
– А что бы ты сделала на ее месте?
– Я… Я бы пошла за ним. Да, точно. Невзирая на все те слова, которыми Гамлет пытается меня обидеть. Встала бы на его сторону, и мы вместе смогли бы свергнуть его дядю-короля.
– Даже несмотря на то, что он убил твоего отца?
Мадлен запнулась:
– Надо было сделать это еще раньше.
– Когда?
– «Убийство Гонзаго», – вдруг пришло ей в голову. – Пока он сидит подле меня, касается моих ног… Эта сцена наполнена чувственностью, Гамлет и сам желает ее… меня в тот момент – «прекрасная мысль – лежать между девичьих ног». И пока его слова не наполнились горечью…
– Прекрасно, – остановил ее мсье Тиссеран. – Это пьеса потеряла бы половину своего драматизма и закончилась счастливой свадьбой. Как жаль, что ты не Офелия.
Он замолчал, глядя на ее растерянную фигуру на сцене.
– Но ты должна стать ею. Ею, а не Мадлен Дежан – или Ланжерар, как будет угодно – которая готова женить на себе датского принца и свергнуть с трона короля. Итак, продолжаем!
Мадлен сидела на скамейке на углу площади Сен-Мишель и жевала жареные каштаны, доставая их по одному из бумажного кулька и отправляя в рот. Скоро они закончатся, а что делать
Ростовщик с интересом изучал молодую, богато одетую девушку через стекло своего монокля, но куда большего внимания удостоилось кольцо. Он рассматривал украшение в свете лампы, пока Мадлен неуверенно переминалась у самой двери, точно готовая в любой момент броситься наутек. Ростовщик заплатил совсем немного, но она не решилась спорить. По ее представлениям, такую сумму выдавали горничной, посылая ту за отрезами шелка, кисеи или кружева на вечернее платье, либо кухарке на съестное. Девушка не представляла, что еще можно купить на эти деньги. Впрочем, их хватило, чтобы заплатить кучеру за дорогу на другую сторону Сены, да и после покупки нескольких билетов в театр на «Амфитриона» Мольера и «Диких уток» Ибсена кошелек еще был полон. В пятницу же ей предстоит погрузиться в первый класс поезда, следующего на юг, к Средиземному морю. Ее чемодан уже почти сложен, и сейчас следовало бы составить список недостающих вещей, но вместо этого Мадлен улизнула из дома через заднюю дверь, точно воришка. Одна часть ее – разумная, серьезная – знала, что вечером предстоит вернуться домой, и что родители даже не станут особенно ругаться, ведь она – их маленькая принцесса, единственная дочь, которую все эти двадцать лет наряжали и украшали, как куклу, баловали и прощали все на свете. Почти все. Другая же часть, незнакомая ей прежде, которой Мадлен отчего-то очень боялась, нашептывала и вовсе странные вещи. Что будет, если ты сегодня не вернешься домой? Не вернешься и завтра, дорогая Мадлен, дорогая фарфоровая принцесска? Чего ты хочешь на самом деле?
– И чего же вы хотите?
Она резко вздрогнула, чуть не выронив пакет, и обернулась. На скамейке возле нее сидел мужчина в длинном темно-сером пальто и надвинутой на лоб шляпе. Он подставил лицо теплому мартовскому солнцу и закрыл глаза. К Мадлен он даже не повернулся. Девушка осторожно отодвинулась в сторону – сосед внушал ей странные чувства, среди которых на первом месте был испуг.
– Ну и чего же вы хотите? – Мужчина повернулся к Мадлен, но ей все никак не удавалось рассмотреть скрытые в тени шляпы черты лица. Ей бросились в глаза лишь длинный нос и острый, выступающий вперед подбородок.
– Я не знаю, – честно сказала она.
– Может быть, это знаю я, – проговорил в сторону сосед по лавочке. – Как ваше имя?
– Мадлен, – неожиданно для себя самой ответила она, хоть и собиралась промолчать. Она быстро окинула взглядом улицу и остановилась на вывеске «Часовой магазин Ланжерара». – Мадлен Ланжерар.
Ее собеседник хмыкнул.
– Неплохо. У меня есть для вас одно предложение, хотя я сомневаюсь, что такая рассудительная, серьезная и обеспеченная девушка, как вы, его примет. Но, быть может, вы убедите меня в обратном?
Мадлен нахмурилась, продолжая недоверчиво смотреть на мужчину. Он говорил приятным низким баритоном, и его голос убаюкивал, а слова доносились до нее как сквозь вату. Ей бы встать и убежать прочь, но ноги стали мягкими и непослушными, да и сила воли куда-то запропастилась.
– Едва ли я смогу принять ваше предложение, каким бы оно ни было, – с видимым усилием проговорила Мадлен. – Мне пора идти.
– Да, вы правы. А я ошибся, – он улыбнулся и приподнял шляпу в знак прощания, и девушка, наконец, увидела его глаза. Один зеленый, другой карий. Она вздрогнула. – Хотя вы так хорошо смотрелись бы в роли Ани Раневской. Почему бы не попробовать?
– Аня… Кто это? – Она нахмурилась. Кажется, такая героиня была у кого-то из русских писателей, но в памяти не всплывало ни имя, ни название пьесы. – И Театр Семи Муз не ставит ничего из русской литературы! Я хорошо знаю его репертуар, и…
– Значит, самое время поставить. Итак, решайте же, мадемуазель Ланжерар, – он усмехнулся, – пойдете ли вы со мной или нет? У меня мало времени.
– Но куда? – «Нет, конечно, нет!» – должна была ответить она, но на языке оказались совсем другие слова.