Талант (Жизнь Бережкова)
Шрифт:
На следующий день Ганьшин опять не появился. Что такое? А еще через день, когда мне удалось вырваться к нему на квартиру и узнать, что он отсутствует уже три дня, я почти не сомневался, что произошло нечто трагическое.
Кто же его видел последний? С кем он разговаривал перед тем, как исчезнуть? Кажется, его вызывал Жуковский. Я побежал к Николаю Егоровичу.
— Николай Егорович, вам не известно, куда пропал Ганьшин?
— Пропал? Разве? Не знаю…
А сам отводит глаза.
— Вы знаете, Николай Егорович!
— Нет, ничего не знаю.
Однако
— Не волнуйся, дорогой, — проговорил Николай Егорович, — твой друг жив.
— Но где же он?
— Не могу сказать.
Пришлось уйти ни с чем. Но загадочные ответы Жуковского не давали мне покоя. Что за дьявольщина? Что за тайна?
9
Только через две недели я узнал, куда исчез Сергей. Он сам пришел ко мне.
— Поедем.
— Куда?
— К инженеру Подрайскому.
— К какому Подрайскому?
— Узнаешь.
— А где ты пропадал?
— Все узнаешь.
Его сухощавое, немного курносое лицо, его глаза за стеклами очков были непроницаемы.
Через полчаса Ганьшин доставил меня к месту назначения, — этот домик на Малой Никитской я запомнил навсегда. Большие окна, смотревшие на улицу, зеркально блестели; я заметил, что, хотя еще вовсе не смеркалось, окна изнутри были наглухо задрапированы малиновым бархатом. Ганьшин позвонил у ворот, нас пропустили во двор, и мы вошли в особняк через черный ход. В прихожей кто-то спросил мою фамилию и отправился докладывать. Затем был приглашен я один, без Сергея. Меня провели в огромный кабинет, залитый электрическим светом, с двумя солидными несгораемыми шкафами у стен. Наглухо закрывая окна, тяжелыми складками спускались те самые драпри, которые я заметил с улицы.
Из-за стола навстречу мне неторопливо поднялся человек среднего роста в элегантнейшем синем костюме. Его черные усы были подстрижены с такой изумительной аккуратностью, что казались бархатными.
— Здравствуйте. Вы Бережков?
— Да.
— Алексей Николаевич?
— Да.
— Вы сконструировали зажигательную бомбу?
— Я…
Он подошел к двери и закрыл ее на ключ. Что такое? Куда я попал?
Затем он приблизился ко мне и, пристально глядя на меня, заставил поклясться, что я ни одной живой душе не расскажу о том, что услышу от него.
— Если вы скажете кому-нибудь хоть слово, то сразу — военно-полевой суд и расстрел в двадцать четыре часа.
— Расстрел?
— Да. С заменой, в случае помилования, пожизненной каторгой. Подпишите.
Он подал мне бумагу, где в письменном виде перечислялись эти предстоящие мне казни. Сгорая от любопытства, я моментально подписал.
Аккуратно сложив бумагу, он запер ее в несгораемый шкаф. В полной тишине дважды щелкнул замок. Затем он с торжественной медлительностью объявил:
— В этом доме помещается секретная военная лаборатория.
Я молча смотрел на него, ожидая, что из-под бархатных усов выпорхнут еще какие-нибудь сногсшибательные
— Я приглашаю вас работать. Сумеете сконструировать прицельный бомбосбрасывающий аппарат?
Этот вопрос вызвал разочарование. Бомбосбрасывающий аппарат? Только и всего?
Я ответил, как всегда отвечал в молодости:
— Если я не сумею, значит, никто больше не сумеет!
Подрайский быстро на меня взглянул.
— Никто не должен знать, где вы работаете, — объявил он. — Для всего мира вы должны исчезнуть.
Такова была моя первая встреча с инженером Подрайским. В тот же день я был зачислен в его секретную лабораторию на должность младшего конструктора с жалованьем восемьдесят рублей в месяц.
— Велел исчезнуть? — спросил меня Ганьшин.
— Да.
— Не обращай внимания, живи дома. Это его штучки. Я тоже вначале на них клюнул.
Мы брели по Никитскому бульвару. Весь этот денек, как иногда случается поздней осенью в Москве, был удивительно ясным, солнечным, теплым. Дело шло к вечеру, но в аллею еще проникало солнце. В его лучах все казалось прелестным, золотым. Я это отметил как счастливое предзнаменование.
Удалившись на достаточное расстояние от таинственного особняка, я, разумеется, изобразил Ганьшину в лицах весь разговор с Подрайским. Затем поинтересовался:
— В чем тут подоплека с бомбосбрасывающим аппаратом? Зачем он ему нужен?
— Разве Подрайский тебе не объяснил? Для самолета Ладошникова.
В изумлении я остановился.
— Ладошникова? Он строит самолет Ладошникова?
Ганьшин повлек меня вперед.
— Не кричи на весь бульвар. Да, представь, Подрайский прибрал и эту вещь к рукам. Как раз теперь я пересчитываю ее, составляю полный аэродинамический расчет. И живу у Ладошникова. Пойдем к нам, выпьем чаю.
Конечно, меня не пришлось упрашивать. Вскоре мы пришли к Ладошникову. Он обитал в одном из переулков Остоженки. Впоследствии я не раз посещал этот бревенчатый двухэтажный флигелек, в котором снимал комнату конструктор самолета «Лад-1».
Из сеней по деревянным ступенькам, скрипевшим под ногами, мы поднялись на второй этаж. Сергей постучал и, услышав ответное «угу», отворил дверь.
Уже подступали сумерки, но в комнате, на первый взгляд очень большой, еще не было огня. Два окна смотрели прямо в небо, озаренное закатом, посылавшим неверный свет. На фоне одного из окон темнел силуэт Ладошникова. Он стоял без пиджака, рукава вышитой рубашки были засучены.
— Обождите! — крикнул он и запрещающим энергичным движением поднял пятерню.
Мы остановились.
— Черт возьми, опять занялся мухами, — проворчал Ганьшин. Потеплело, вот они и ожили на мою беду.
Сперва я ничего не понял. О чем он? Какими мухами? Но в комнате действительно слышалось жужжание мухи. Присмотревшись, я различил очень странную муху, которая описывала круги над большим столом. Тут же на столе я увидел несколько лейденских банок и необычного вида аппарат с ручкой, фотокамерой и глазком объектива.