Талант (Жизнь Бережкова)
Шрифт:
– Разочарованы?
– спросил рассказчик.
– Напрасно. Имейте в виду, сие произведение устной словесности было действительно мной сочинено в тысяча девятьсот девятнадцатом году. Оно как-то характеризует время, характеризует и героя ваших записей. Впрочем, даю обязательство больше надувательством не заниматься. Прошу всех подкрепиться кофе, а затем слушать дальше.
18
Несколько минут Бережков отдыхал. Затем, глядя в пространство, он покачал головой и улыбнулся.
– Я сейчас вспомнил, - сказал он, - где и когда впервые выступил с этим произведением. Представьте, в ответ на мой рассказ о злополучной картине
Однако изложу все по порядку. Свою новеллу я впервые огласил на именинах Шелеста. Перенесемся на минуту туда, в просторную квартиру Августа Ивановича, какой она была в 1919 году. Разрухи, запустения в ней не чувствовалось. Даже паркет блестел. Наш Август Иванович был не из тех, кого могло смутить отсутствие полотеров: он не затруднялся, как мы знали, сам пройтись суконкой по паркету. Да и угощение по тем временам было выдающимся. На столе красовался доподлинный медвежий окорок (подчеркиваю: доподлинный, ибо однажды на вечеринке "Компаса", устройство которой было поручено, как вы, разумеется, догадываетесь, вашему покорному слуге, жареная конина фигурировала под благородным псевдонимом медвежатины). В обширном кабинете Шелеста, где упирались в потолок книжные полки, влек к себе широченный кожаный диван, самое удобное местечко для любителей порассказать и послушать. Там-то я и овладел вниманием окружающих, выложив два-три рассказа о необыкновенных приключениях, в том числе и "Пергамент".
Мои байки, имевшие грандиознейший успех у слушателей, раззадорили Августа Ивановича. Сидя напротив меня в глубоком кресле, он, председатель "Компаса", участник всех наших состязаний и пробегов, скрестил руки на груди и произнес:
– У меня тоже есть в запасе довольно любопытная новелла о картине... Если общество не возражает, то...
Конечно, общество потребовало немедленно рассказа. И вот... Впрочем, без дальних слов я вам воспроизведу историю, услышанную нами в тот вечер от Шелеста.
"КАРТИНА"
(Рассказ)
– Несколько лет назад, - начал Август Иванович, - получив заграничную командировку, я провел две недели в Париже, знакомясь там с автомобильными и авиационными заводами.
Однажды в воскресенье мои спутники по заграничной поездке увлекли меня в музей. Признаться, я не люблю музеев. Там очень скоро устаешь, начинаешь ощущать свой вес.
Полюбовавшись многими прекрасными полотнами, я почувствовал усталость и, незаметно ускользнув от спутников, нашел уютный диванчик в каком-то слабо освещенном коридоре.
Некоторое время просидел с полузакрытыми глазами, потом достал из кармана газету, стал ее просматривать, случайно кинул взгляд на стену, и вдруг мое внимание притянула картина, висевшая в этом коридорчике.
Собственно говоря, это была даже не картина, а набросок углем на большом картоне. Художник изобразил четыре или пять фигур или, вернее, не фигур, а четыре или пять физиономий, искаженных ужасом. Я смотрел на них, приподнявшись, забыв про утомление.
Наконец я подошел к картине, желая узнать имя художника. Но на картине не было ни подписи, ни даты. Намереваясь обратиться к кому-либо с вопросом, я оглянулся по сторонам и заметил старого служителя, который
– Чья это картина?
– спросил я.
– О!
– с гордостью произнес служитель, очевидно угадывая во мне иностранца.
– Это работа нашего народного художника Калло.
– Калло? Гений эпохи Возрождения?
Польщенный моим восхищением, служитель сказал:
– У этой картины интересная история. Мосье, должно быть, не знает ее?
– Нет. Расскажите.
Мы сели. Очень вежливый, обязательный, старик сообщил, что великий художник жил, как известно, в XVII веке и провел много лет в Италии. Затем служитель весьма красноречиво описал одно летнее утро в Риме того времени.
В это утро по каменным ступеням к реке Тибр спустился сеньор с красивыми седеющими кудрями, которые выбивались из-под шляпы. По берегу он прошел туда, где сидели и валялись грузчики. В большинстве это был бродячий люд, босяки, или, как их называют в Италии, "лаццарони". На берегу они грузят корабли, тут же едят и пьют, играют в кости, спят.
Сеньор медленно шагал меж грузчиков, всматриваясь в лица, словно кого-то ища. По пути, растянувшись во весь рост, лежал огромный детина, подставив солнцу обнаженную грудь, заросшую рыжим волосом, и босые ноги. Он спал. Лицо было прикрыто рубахой. Сеньор остановился и откинул тростью рубаху. Лицо оказалось под стать сильной фигуре: крупные черты, густая курчавящаяся борода.
– Что надо?
– проснувшись, спросил грузчик.
Сеньор еще раз оглядел его и, видимо, остался удовлетворенным.
– Нужен человек, чтобы перенести груз.
– Дешевле трех лир не пойду.
– Хорошо.
– И обед с вином.
– Можно и обед. Пойдем.
Они поднялись в город. В одном тихом переулке сеньор остановился перед наглухо закрытыми воротами, достал большой ключ и открыл тяжелую калитку.
– Проходи, - сказал он.
Грузчик шагнул во двор. Войдя вслед, сеньор запер калитку на ключ. В глубине двора высилось здание с остроконечной застекленной крышей. Открыв дверь новым ключом, сеньор велел грузчику войти. Затем, заперев за собой на ключ и эту дверь, сеньор ввел грузчика в огромный пустой зал с гладкими белыми стенами. Свет падал сверху через застекленную крышу.
– Где же ваш груз?
– Вот!
– ответил сеньор.
Посреди зала стоял стол, на котором находился какой-то длинный предмет, прикрытый простыней. Сеньор подошел к столу и откинул край простыни. На столе лежал труп. На восковом заострившемся лице уже появились пятна разложения, с губ стекала темная струйка.
– Бери, - приказал сеньор.
Грузчик не двинулся.
– Бери!
– Ну вас к черту с таким грузом.
Сеньор выхватил из кармана пистолет.
– Бери или ляжешь вместе с ним. Считаю до трех.
И, наведя пистолет, он отчеканил:
– Раз!
Грузчик выругался.
– Без разговоров! Два!
– Куда нести?
– пробурчал грузчик.
– Пойдешь подземным ходом. Я буду показывать. Бери!
Грузчик подошел к столу, взвалил труп на плечи и, по указанию сеньора, двинулся к двери. Слегка согнувшись под тяжестью, он сделал шаг, другой, третий и вдруг...
Вдруг мертвец схватил его за горло. Грузчик испустил дикий вопль, волосы встали, как иголки. Он хрипел, его схватил столбняк, а труп все сильнее вцеплялся ему в горло.