Талант (Жизнь Бережкова)
Шрифт:
– Да, все новое!
– восклицает Подрайский, заметив, что я окинул взглядом комнату.
– Из старой жизни ничего не взято... Все кануло. И в душе ничего старого.
Его черные живые глазки останавливаются на развешанных веером портретах. Рядом с Марксом - выдающиеся представительницы коммунистического женского движения: Клара Цеткин, Роза Люксембург, кажется, Коллонтай...
Я повторяю:
– У меня к вам срочное дело, Анатолий Викентьевич!
– О делах успеется... Лелечка! Алексей Николаевич, знакомьтесь с моей женой.
Я,
– Рукопожатия отменяются!
Таков текст распространенного в те времена плаката. Я отвешиваю поклон. Супруга Подрайского откидывает со лба короткие пышные волосы. Глядит она победоносно. Загорелая, в грубоватой, армейского сукна юбке, в ладных полумужских сапожках. Весьма современный вид!
Однако сейчас меня интересует отнюдь не хозяйка дома.
– Анатолий Викентьевич, мне нужна всего одна бутыль...
– Бутылочка всегда найдется в нашем доме.
Жена моментально подхватывает этот сигнал. Раскрываются дверцы буфета. На столе появляются водка, сало, хлеб, соленые огурчики.
– Не взыщите: угощение пролетарское, - говорит современная женщина.
Хозяин собственноручно накладывает мне соленых рыжиков. Его руки, которые я в последний раз видел заскорузлыми, желтыми, теперь пополнели, порозовели.
Из кухни выплывает сковородка жареной, потрясающе румяной картошки. Мы беседуем о том о сем. Лелечка несколько дней не была в Москве и сейчас выражает неудовольствие. Как это я не знаю, сколько еще магазинов появилось на Петровке? Правда ли, что в Столешниковом открылась кондитерская?
Меня жгуче интересует другое: достану ли я у Подрайского то, что до зарезу мне необходимо? Впрочем, меня волнует и другой вопрос: предложат ли мне еще жареной картошки? Проклятый аппетит...
Но что поделаешь, если с утра во рту ничего не было, кроме нескольких ложек опостылевшей каши?!
Подрайский любезно угощает:
– Разрешите наполнить вашу рюмку, Алексей Николаевич! Выпьем за вас, за вашу энергию, ваше будущее!
Супруга Подрайского значительно добавляет:
– Теперь жизнь повернулась к энергичным людям.
Подкрепившись, я и сам ощущаю прилив энергии.
– Анатолий Викентьевич, придумана потрясающая вещь. Нужна ваша помощь.
– С удовольствием, с удовольствием, - мурлычет Подрайский.
Я с удивлением узнаю интонации прежнего Бархатного Кота. Благосклонно взирая на меня, он поддакивает супруге:
– Лелечка права. Государство снова открыло дорогу энергичным людям.
– Да, да, - соглашаюсь я.
– И вот потребовалась бутыль хлористого магния.
– К вашим услугам... И даже без всякой накидки. Так сказать, по себестоимости.
Вот черт, как выговорить, что я приехал за бутылью без гроша в кармане? Я бормочу:
– Но я...
– Мельницу?
– Да, прелестное изобретение, - спешу объяснить я.
– Совершенно оригинальное...
Бархатный Кот наклоняется ко мне, с интересом выспрашивает о мельнице.
– Все понятно, - говорит наконец он.
– Едем!
– Куда?
– Подкатим прямо к вашему особнячку... Получите бутыль, так сказать, с доставкой на дом... Сам довезу вас на машине.
– Только не на машине!
Это протестует Лелечка. Ее крупные ноздри выразительно потягивают воздух, и я вспоминаю запахи скипидара, пропитавшие облезлый "фиат" Подрайского.
– Поедешь на Еруслане, - решает она.
– Сейчас скажу, чтоб подавали к крыльцу нашу конармию.
Меня несколько страшит неожиданная услужливость Подрайского, но предложение весьма кстати. Как иначе я дотащусь со своей драгоценной ношей?
Вскоре мы с Подрайским усаживаемся в заводской тарантас, у наших ног покоится в корзине с соломой заветная бутыль. Мой благодетель, указав на широкую спину кучера, подносит палец ко рту и шепчет:
– Тссс... Ни слова!
9
Подрайский помог мне втащить бутыль в особняк.
– Буду в Москве, - загляну к вам.
– Разумеется, разумеется.
Он повертелся, пожелал удачи и исчез.
"Удачи, удачи..." - напевал я. Немедленно из листа жести я соорудил примитивный противень, поставил туда решето, наполненное толченым булыжником, и залил раствором. Затем в прекраснейшем настроении я отправился к Маше. Она принялась угощать меня все той же кашей - это после того, как меня попотчевали у Подрайских!
Нет, хватит с меня разбухших зерен!
Я уговорил бедную сестрицу продать на рынке всю оставшуюся рожь, вырученные деньги пойдут, как я выразился, на капитальные затраты. Пока, Маша, мы с тобой кое-как просуществуем, а через несколько дней... О, через несколько дней мельница вознаградит своего творца, к нему рекой потекут деньги. Это обеспечит ему, твоему славному братцу, независимость, свободу творчества. И он возьмется за серьезные, большие изобретения - за автомобильные, за авиационные моторы! И, может быть, у него - позволь, Маша, помечтать - будет собственный экспериментальный завод моторов. Как это тебе нравится - экспериментальный завод вольного изобретателя?!
Маша покачивала головой, пыталась возражать. Но мне некогда было углубляться в споры: будущая мельница требовала меня к себе. Напевая, я отправился туда. Заночевал опять в особняке.
Наутро, сгорая от нетерпения, я прежде всего понесся к решету. Ура! В решете - застывший монолит; тронул рукой - пальцы ушли во что-то студнеобразное, я заорал: кожу ожгло.
Черт побери, значит, не схватило! Ничего, подождем, схватит. На следующее утро каменная каша затвердела. Получился прелестный маленький жернов.